Часы, идущие назад - Татьяна Степанова

– Может, она и взаправду летала? – хмыкнул Гущин. – Ладно, ладно, молчу. Мне только этот снимок отчего-то не нравится. И еще меньше нравится фото с собакой, где она хохочет.

– Здесь нарисованы циферблат и стрелки часов. И фрагмент человеческого тела, – поправила Катя, снова внимательно разглядывая фото.

Они замолчали. Слишком много вопросов витало в голове у каждого. Катя поняла: не покинут они с Гущиным Горьевск ни сегодня, ни завтра. Надо позвонить утром в понедельник шефу пресс-центра. Из всего этого убийства со старинным колоритом может получиться чистой воды сенсация. Глупо упускать такой шанс.

Она и подумать не могла, что на самом деле подготовил для них этот тихий, заморенный жизнью городок.

Полковник Гущин достал мобильный и позвонил в Главк. Там, в отличие от Горьевска, опергруппа дежурила и по воскресеньям. Гущин начал перечислять вопросы, которые его интересовали, сыпал ЦУ. Приказывал связаться с управлением по борьбе с наркотиками и попытаться выяснить, нет ли у них материалов на Дениса Нилова – наркомана со стажем из светской тусовки. Пусть и не уголовное дело, но, возможно, какие-то оперативные материалы, раз он вращался в мире наркодилеров и нариков. Он поручил установить прежний адрес Нилова в Москве и выяснить, какие банки имеются в районе, где он проживал, и по маршруту следования городского транспорта. Обзвонить их все и опросить на предмет пользования кодом шифра – Анфиса продиктовала цифры. Она хранила их в своем мобильном.

Он также поручил сыщикам из Главка установить московский круг общения Нилова, его дружеские и деловые связи. Не было ли среди его знакомых некоего Петруши, который вроде как приказал долго жить от наркоты.

– Надо и в Горьевске попытаться найти следы этого самого Петруши, – обратился Гущин к Первоцветову. – Раз он, по слухам, отсюда, здесь и копать.

– Судью Репликантова Петром зовут, – тут же вспомнила Катя. – Хотя абсурдно предположить, что это он самый.

– Уж постарайтесь найти завтра сотрудника и посадите его на проверку домохозяйств, списков жильцов, налоговой по ИНН, владельцев автотранспорта – всех мужчин по имени Петр возрастом от восемнадцати до сорока лет, – перечислил Гущин. – Работа не пыльная, но муторная, скрупулезная. Кого угодно найдите в этой вашей богадельне, хоть пенсионера привлеките, мы заплатим за работу.

И потенциального пенсионера – того самого пузатого полицейского, появившегося на месте убийства в Доме у реки и опознавшего фотографа, – они узрели в коридоре отдела, когда Гущин, устав командовать, предложил всем найти место, где можно пообедать.

Толстяк брел по коридору.

– Что, уже соскучились по работе? – съязвил Гущин. – Тянет обратно?

– В дерьмо-то здешнее? Нееет, – потенциальный пенсионер злорадно улыбнулся. Ему явно было скучно дома в воскресенье. И он, уже снова солидно приняв на грудь, явился туда, где прошла большая часть его полицейской жизни. – Это уж вы без нас. Сами колупайтесь, – он вызывающе глянул на капитана Первоцветова. – Что-то невеселые вы все какие-то. Что, розыск туго продвигается? Не арестовали еще никого, а? Ой, как же так? А у нас ведь с этим не заржавеет. Солнце всходит и заходит, а в тюрьме моей темно, дни и ночи часовые стерегут мое… говно.

– Идите домой, Мурин, – непередаваемым тоном посоветовал ему Первоцветов. – Отдыхайте. Телевизор посмотрите. Какой-нибудь очередной «соловьиный помет». Про Царьград что-нибудь, про духовные скрепы.

– Иду, иду, не посылайте, – толстый полицейский поднял ладони вверх. – Только это… вопрос на засыпку. Вам не кажется странным, умники, что парень этот… фотограф, явившись сюда к нам и имея возможность преспокойненько снять за гроши комнату в самом центре города, в двух шагах от своего места работы, почему-то выбрал именно улицу Труда у черта на куличках? И дом, где уже когда-то убили человека?

Макар Беккер – тот самый молодой человек, которого Катя видела в машине у дома, где жил покойный фотограф Нилов, а затем и в музее, – приходился племянником Марии Вадимовне Молотовой по линии ее третьего мужа.

Он тоже, как и судья Репликантов, слышал, о чем говорили полицейские с хранительницей музея, хотя, сидя на музейной банкетке, в это время был занят своим мобильным – проверял Фейсбук и электронную почту. Видел он и судью, когда тот спешно покидал музей. Тетка судью терпеть не могла. И не только потому, что он входил в тот прошлый круг «причастных к 101-у километру», как тетка это называла.

Причина неприязни к судье крылась в ином. Не в столь отдаленных временах, о которых Макар имел мало понятия, потому что тогда еще не появился на свет. Причина лежала где-то гораздо ближе. И, в общем-то, Макар догадывался. Потому что тетка часто об этом упоминала, пусть и намеками.

После скоропостижной смерти отца от инфаркта он остался сиротой – мать его умерла родами. Кстати, здесь, в Горьевске. Они с отцом приехали к родственникам – тетка с дядей только построили свою горьевскую дачу и настоятельно приглашали отдохнуть на природе. Роды у матери начались преждевременно – он родился семимесячным и был помещен «под колпак» в инкубатор, как рассказывала тетка. А матери занесли в родильном доме какую-то заразу, и она умерла в горячке.

Тетка в детстве занималась его воспитанием весьма рьяно. Она уже давно не снималась в кино, увлекалась общественной деятельностью, сотрудничала с газетами и журналами, работала сразу в нескольких фондах. Но в Горьевск, «на дачу», постоянно ездила и летом, и весной, и осенью. А после смерти мужа вообще стала проводить на даче большую часть года.

Макар сначала гадал, чем это привлек тетку город, где она, по ее собственным словам, в молодости хлебнула столько лиха. А потом он понял. Горьевск имел немало тайн, возможно, даже одну главную тайну, сотканную из каких-то темных материй. И эта тайна неудержимо влекла к себе женщину, которую он любил, несмотря на ее уже солидный возраст.

Да, она вырастила его, но он любил ее не как мать. И грязного, пошлого ничего не было в этой любви. Просто ему всегда нравилось, что она бывшая актриса кино и в прошлом известная диссидентка. Что она умна. Что она была редкой красавицей в молодости, и даже ссылка на сто первый километр в самом расцвете кинокарьеры и славы не разрушила ее столичного лоска, не превратила ее в жалкую пьяницу, как многих. Что она знала и любила всех этих знаменитых и великих – и Тарковского, и Нуриева, и Солженицына, и Любимова. Что она была смелой и плевала и на условности, и на угрозы власти.

Он любил ее и был готов на очень многое, если бы она его только попросила.

Когда она позвонила ему в сентябре и позвала к себе «на дачу», он поехал, не задумываясь. Институт, в котором он учился вот уже три года, платя за обучение немалые деньги, внезапно закрылся из-за отзыва лицензии – к этому были не готовы ни студенты, ни преподаватели. Он испытывал по этому поводу гнев и отчаяние. А тетка словно подслушала его мысли и позвала к себе в Горьевск. Она собиралась прожить «на даче» до зимних холодов. Макар Беккер, когда приехал, понял, что тетку интересовали некие обстоятельства, связанные с домом на улице Труда, где жила старая знакомая тетки – из бывших ссыльных на сто первый километр. Марго, Маргарита Добролюбова.