Цепной пес самодержавия - Виктор Тюрин

Уже спустя час после этого разговора мы с Пашутиным узнали о роли в заговоре ротмистра Неволяева, подполковника Мерзлякина и «стукача» Бурлака. За подполковником сразу были пущены самые изощренные и опытные филеры, а жандармы, полиция и информаторы получили приметы, имя и фамилию человека, который проходил среди политических под кличкой Бурлак, при этом был отдан жесткий приказ: следить и докладывать, а если брать, то только наверняка и обязательно живым.

Спустя какое-то время записку Неволяева с указанием места встречи забрала замурзанная девчонка-нищенка, и сразу по ее следам пошли агенты. Аккуратно проследив за ней, они сообщили адрес дома, и мы сразу выехали.

Это оказался старый, просевший, с облупившейся штукатуркой и дырявой крышей дом-ночлежка. После короткого совещания с городовыми и сыскными агентами, знавшими это место, как и его обитателей, нам стало понятно, что оцепление этой развалины, с последующей облавой, ничего не дадут. Слишком много было здесь ходов-выходов, и Бурлак вполне мог ускользнуть каким-нибудь, неизвестным местным сыщикам, подземным лазом, поэтому было принято решение: ждать. Решение оказалось верным. Спустя какое-то время из дома выбежала все та же замурзанная девчонка и, добравшись до условленного места, положила под камень новую записку. Читать ее не стали, а просто установили засаду. Спустя полчаса после девчонки появился нищий и расположился на довольно приличном расстоянии, но так, чтобы с его места был виден тайник.

Время нас поджимало, поэтому через пару часов на условленном месте появился Неволяев. Оглянувшись по сторонам, он достал записку, прочитал и сразу направился к нищему. Достав из внутреннего кармана плотный пакет, аккуратно положил его в шапку, лежащую перед ним на земле, развернулся и пошел прочь. Судя по поведению ротмистра, это был не Бурлак, а совершенно незнакомый ему человек. Какое-то время бродяга сидел в прежней позе, поглядывая по сторонам, потом встал, переложил пакет из шапки в котомку и не торопясь пошел по улочке. Филеры осторожно, чтобы не спугнуть, потянулись за ним следом. Спокойным оказалось только начало слежки, после чего нищий, оказавшийся прытким и увертливым типом, начал кружить по улочкам и проходным дворам, но, в конце концов, привел нас к частному дому, стоящему на окраине.

После нескольких минут совещания решили, что будем использовать фактор неожиданности. Осторожно подкравшись к входной двери, я ударом ноги выбил замок и влетел в комнату. При виде меня Бурлак, сидевший за столом и пересчитывавший деньги, вскочил с места и, выхватив нож, кинулся на меня, но, получив прямой в челюсть, отлетел к стене. «Нищий», стоявший в стороне, инстинктивно отпрянул в сторону и присел в испуге, прикрывая голову руками. Еще через минуту оба лежали на полу, а жандармы, ворвавшиеся вслед за нами, деловито обыскав их, поставили на ноги. Все найденные при обыске вещи были выложены на стол. Поручик, руководящий задержанием, подошел к Пашутину, который официально руководил операцией, и, вытянувшись, доложил:

– Господин подполковник, в результате обыска были изъяты: наган, браунинг, два ножа, а также деньги – пять тысяч рублей. Разрешите препроводить задержанных?

– Заберете Бурлака чуть позже. У нас к нему есть пара вопросов, а пока подождите с вашими людьми за дверью.

Когда все вышли, оставив нас с информатором наедине, Пашутин подошел к нему и спросил:

– Где Арон?

Кукушкин был бледен как мел, в его глазах плескался животный страх, но при этом он попытался сыграть роль обманутого и преданного начальством человека, совсем как его бывший куратор Неволяев перед генералом Мартыновым.

– Я секретный агент, ваше высокоблагородие! Моя агентурная кличка Бурлак, и господин ротмистр Неволяев это может подтвердить!

– Твой ротмистр уже покаялся в своих грехах! Теперь очередь за тобой!

– Может, я что-либо противозаконное и сделал, но при этом не ведал, что творил! – голос «стукача» дрожал, но он продолжал гнуть свою линию. – Я человек подневольный, что приказывали господа начальники, то и делал! И на суде так скажу! Хоть режьте меня, но я своего держаться буду!

Пашутин усмехнулся и достал из кармана лист бумаги.

– Грамотный?

– Есть немного. Что это?

– На! Читай! Это показания бывшего ротмистра Неволяева. Он там пишет, что ты, иуда, чуть ли не в первых помощниках у Арона ходил.

Услышав эти слова, Бурлак помертвел лицом, хотел что-то сказать, но только громко сглотнул, причмокнув при этом губами, и только потом взял лист бумаги. Несколько минут он читал, шевеля при этом губами. За это время лицо Кукушкина еще больше побледнело и осунулось, а бумага в его руках начала дрожать. Когда он закончил читать, руки его бессильно упали, и так он стоял какое-то время, глядя остановившимся взглядом куда-то в пространство. Его состояние легко можно было понять – он только что зачитал себе смертный приговор.

– Кукушкин! Где Арон?!

Резкий голос подполковника вывел предателя из прострации. Он вздрогнул, словно его ударили, какое-то время тупо смотрел на Пашутина и вдруг рухнул на колени и торопливо зачастил срывающимся голосом:

– Не губите, ваше высокоблагородие! Христом богом прошу! Умоляю! Я жить хочу! Жить! Что хотите, сделаю! Все подпишу! Что скажете, то и подтвержу на суде! Только жизни не лишайте!

– Где найти Арона? – повторил вопрос подполковник, при этом брезгливо морщась.

– Арон? Ваше высокоблагородие, скажу! То есть… думаю, что он там! Только прошу вас, ваше превосходительство, замолвите за меня словечко! Пусть вечная каторга! И там люди живут…

– Говори, падаль!

– Сразу за окраиной! Рядом со сгоревшими конюшнями! Там, где раньше пожарная часть была! – речь Бурлака постепенно становилась все более внятной. – Там развалины, а под ними подвал. Они там хоронятся!

– Где именно?!

– На Охте. За складами купца Стопкина.

– С нами поедешь!

– Так я там ни разу не был, ваше высокоблагородие!

– Тогда откуда ты это место знаешь?!

– Так это… Бабы, ежели их хорошо ублажать, не просто становятся мягкие да шелковые, но и на язык легкие. Вот и Лизка из таких была, царство ей небесное. Все мечтала стать героиней революции, а оно вон как повернулось…

– Заткнись! – уже зло рявкнул на него Пашутин, а затем крикнул в сторону двери: – Поручик! Забирайте!

Не успел первый жандарм переступить порог, как Бурлак дико завыл:

– Я вам любые показания дам!! Все сделаю, как скажете!! Только замолвите за меня словечко, ваше высокоблагородие!! Жить хочу!! Жить!!

Я поежился. Осенний холодок тянул от пустынной Невы. Здесь, на городской окраине, особенно остро пахло сыростью, прелым листом, тяжелой и вязкой землей.

«Лучше уж мороз, чем эта промозглая сырость», – поежился я и покосился на Пашутина, разъяснявшего цель нашего задания только что прибывшему, со взводом солдат, подпоручику Звягинцеву. Офицер был немолод, близорук, но при этом выправка у него была отменная. Он явно был из офицеров запаса. Рядом с ними стоял моложавый, подтянутый жандармский ротмистр Коробов, с весьма недовольным видом. Стоило ему узнать, что в захвате цареубийц будут участвовать солдаты, он тут же обратился к Пашутину с просьбой отменить это решение, дескать, хватит и его людей. Понять его было несложно, ему ни с кем не хотелось делить славу и награды.