Дуэль сердец - Кэтрин Бритт

Днем она заснула тяжелым сном и была разбужена скрипом резко открывшейся двери. Ее сердце затрепетало, когда Ланс шагнул через порог и наклонился, чтобы подобрать что-то под своими ногами. Это был подарок сиделки из больницы — маленькая куколка. В мертвой тишине он огляделся вокруг, обнаружив, что стоит посреди ужасного хаоса. В комнате были разбросаны книги, журналы, рассыпаны конфеты, даже ваза с розами была опрокинута набок, поскольку Гейл в сердцах чем-то запустила в нее. Он приподнял брови, что могло означать немалую степень удивления. Но в следующий миг Гейл, увидевшая выражение его лица, поняла, что он в ярости. Дрожа, она смотрела, как он идет к ней и, прервав молчание, с пугающей вкрадчивостью говорит:

— Забавляемся? Отказываемся от еды и никого к себе не подпускаем?

— Уходите! — резко выкрикнула она. Внезапный испуг, возникший при его неожиданном появлении, пропал, и ее охватил гнев. Он посмотрел на нее, положив темнокожую куколку на столе возле насыпи из окурков. — Я устала от вас и вашей лечебной методики. Какая от нее польза? Никакой. Я не могу ходить. Я никогда не буду ходить, так оставьте меня одну. Я ненавижу всех, и больше всего я ненавижу вас, когда вы несете меня на руках, дотрагиваетесь до меня!

Возле его рта залегла жесткая складка, а выражение темных глаз заставило ее вздрогнуть. Он сел на кровать лицом к Гейл и, бесцеремонно наклонившись вперед, положил свою руку ей на талию.

— Вы все еще очень испорченная девушка, не так ли? Знаете, как наказывают всех испорченных девушек, если они хороши собой?

У нее перехватило дыхание, и она вжалась головой в подушку, когда его лицо приблизилось и заслонило ей свет. Гейл увидела темные блестящие глаза, окруженные длинными упругими ресницами, точеные ноздри и испугалась.

— Коснитесь меня, и я буду кричать, — с угрозой сказала она.

Он сощурил глаза:

— Вам не нравятся мои прикосновения, правда?

Прежде чем она смогла понять его намерение, он схватил ее руки и жестко впился ей в губы. Гейл показалось, что минута тянется бесконечно. Он продолжал наказывать ее беспощадными поцелуями, его губы скользили вниз по ее шее к груди, возвращаясь снова к губам. Когда наконец он отстранился, Гейл необходимо было отдышаться — ей не хватало воздуха.

Ланс также тяжело дышал, когда наконец освободил ее и поднялся на ноги, челка упала ему на лоб.

— Ведите себя плохо, и вы будете снова наказаны. Вы вправе быть невежливы со мной, но я не допущу плохого обращения со слугами. Они выполняют свою работу. Вы поняли? — Он взглянул на гору окурков. — И курите меньше, иначе я перестану давать вам сигареты. Неудивительно, что вы отказались от пищи!

Хлопнула дверь, и все затихло. Гейл лежала, вздрагивая от унижения и ненависти. Больше всего она боялась именно такой ситуации — беспомощна и зависима от мужчины, который питает к ней ответную ненависть. Мужчины, который собирается изменить ее, чтобы она сама не узнавала себя.

Она думала о тех днях, когда была счастлива. Почему ее отец погиб? Горячие слезы хлынули из глаз, и Гейл зарыдала о своем собственном безнадежном существовании, которое уготовила ей судьба.

С горечью она обвиняла ненавистного Ланса в лишении ее последних радостей жизни, свободы жить, как ей хочется, и делать то, что желает. Он лишал ее индивидуальности, делал более уязвимой и более несчастной, чем она когда-либо была.

Гейл продолжала лежать, но в ней постепенно зрело решение, что так больше нельзя, надо что-то менять. Она должна уйти, начать новую жизнь, и для этого нужно учиться ходить. Снова начать ходить. Найдя решение, она успокоилась. То был естественный кризис, в котором она нуждалась, чтобы ощутить в себе силы жить дальше. До настоящего времени она не думала, какими дарами обладала. Теперь она должна была вернуть один из наиболее дорогих подарков — снова бегать под солнцем, чувствовать ветер и струи дождя на своем лице.

В течение недели Ланс предоставил ее самой себе. Припомнив слова Гейл о том, как ей ненавистны его прикосновения, он просил медсестру отвозить ее в кресле в столовую. Перед гостями он был очаровательный и внимательный муж, но в тех немногих случаях, когда они обедали одни, он обращался с ней с ледяной вежливостью, давая понять, что ее поведение и его наказание установили барьер между ними и он не хочет первым преодолевать его.

Очевидно, Ланс ожидал, что она попросит прощения, а его собственные извинения последуют после. Так как Гейл не собиралась просить прощения, он относился к ней с холодностью. Ее единственным уязвимым пунктом была гордость. Гейл не нравилось, что Ланс непоколебим в своем решении сохранять к ней прохладный нейтралитет.

Сэр Бонар на этой неделе уехал в Париж по делам, и Гейл скучала без него. Дни летели скучной чередой, но, по крайней мере, у нее была возможность начать учиться ходить в отсутствие сиделки. Она начала потихоньку поднимать свое тело со стула, перемещая вес на ноги, и, падая, каждый раз пыталась опять встать.

В пятницу утром пришло письмо от дедушки, которое весьма опечалило ее. Он писал, что по совету доктора решил провести зиму в Танжере, так что они не вернутся домой до весны.

Испытывая острое разочарование, Гейл скомкала письмо и бросила его в корзину.

Ненавижу их всех, думала она злобно. Никому она не нужна, но она покажет им!

И, крепко обхватив ручки инвалидного кресла, Гейл перенесла вес тела на ноги. К ее чрезвычайному изумлению и восхищению, она стояла в течение целой минуты перед тем, как снова упасть в кресло. Вся дрожа, она попробовала снова, но от волнения эта попытка закончилась неудачей.

В субботу утром сиделка снова разбудила Гейл в половине восьмого по распоряжению Ланса. Передышка закончилась, девушку ждал новый комплекс мучительных упражнений. Но отношение Гейл к занятиям изменилось. Настроенная во что бы то ни стало научиться ходить, она уже терпимее относилась к Лансу и медсестре. Если они и были удивлены ее уступчивостью, то обошлись без замечаний. Ланс, она знала, подумает, что она решила вести себя послушно только из страха получить наказание в виде его ненавистных поцелуев.

Тем вечером они ужинали вдвоем. Несколько раз в течение ужина Гейл чувствовала, как Ланс глубокомысленно и изучающее смотрит на нее. Она совершенно не сознавала, что выглядит особенно хорошо в красиво пошитом блестящем платье лимонного цвета. Волосы золотыми искорками мерцали при свете ламп, и глаза были столь же синими, как небо.

Она знала, что Ланс озадачен ее необычным смирением, и поняла, что он догадывается о ее действиях. Гейл это обнаружила, когда он отвозил ее на кресле в комнату.

Положив свои руки на подлокотники ее инвалидной коляски, он посмотрел ей в лицо.

— Учитесь ходить? — спросил он мягко.

Она была поражена и с подозрением взглянула на него. Он не может знать. Он просто предполагает.

— Да… да, я хотела бы, — пролепетала она так смиренно, что он вскинул бровь в удивлении.