Принц в неглиже - Елена Логунова

– Где ты была, где я была – какая разница! – тоскливо заметила Ирка. – Где Монтик?!

Монте Уокер летел над Атлантикой, мысленно собирая головоломку. Он начал складываеть ее, едва отключился свет на табличках «Пристегните ремни», и задолго до посадки все стало на свои места, хотя, не будь у него в руках красной книжицы российского загранпаспорта с его собственной фотографией, Монте решил бы, что он спятил. Вот и в психушке сидел – не зря!

Если верить паспорту, его звали Сергей Петрович Максимов. Он сумел это прочесть – спасибо, русскую запись в документе дублировала английская. Гражданство – российское, пол – мужской, год рождения – 1969-й. Вот это объяснить было трудно.

Может, он проспал тридцать с хвостиком лет а-ля Рип Ван Винкль? В таком случае ему сейчас под семьдесят.

Монте прислушался к своим ощущениям: где ревматизм, артрит, подагра? Ничего не болело. Он вытянул руки, внимательно рассмотрел пальцы, ногти, ладони – ни морщин, ни пигментных пятен. Маникюра, впрочем, тоже нет.

А лицо? Он ощупал его – и не нашел мешков под глазами. Выдернул волосок с темени, негромко выругался от боли, и рыжеволосая дамочка в соседнем кресле обернулась, вопросительно приподняв бровь. Волос седым не был.

– Прошу прошения, – извинился Монте. Он поднялся и прошел в туалет.

Зеркало подтвердило его выводы: мафусаиловых лет Монте Уокер еще не достиг. У него отсутствовала седина, но были свои зубы, и он выглядел максимум на тридцать пять!

Монте вернулся в салон, плюхнулся в кресло и задумался. Скажем, так: он попал в передрягу с ребятами Ла Гадо. В него стреляли, это он вспомнил. Должно быть, попали, и, должно быть, в голову. Итак, он приобрел мозговую травму и потерял память, лет тридцать провалялся в коме, его медицинские счета никто не оплачивал, и потому его тело переправили в самую распоследнюю захолустную клинику; но от приборов, поддерживавших сердцебиение, дыхание и разное-прочее типа мочеиспускания, не отключили – эксперимента ради. И когда никто того не ожидал, он вдруг очнулся…

«Стоп, – сказал себе Монте Уокер. – Это не объясняет, почему я выгляжу не на семьдесят лет, а на тридцать!»

Возможно, ему сделали пластическую операцию? Это легко проверить.

Извинившись перед соседями, Монте поднялся и снова прошел в туалет. Спустив штаны, изогнулся, чтобы рассмотреть себя сзади. Если там будут рубцы и швы, значит, пластика лица действительно была сделана – кто не знает, откуда берут лоскуты кожи для этого!

В узком пространстве туалета акробатический трюк выполнить было нелегко. Пришлось задействовать и зеркало. Спустя пять минут после начала непростой гимнастики Монте мог бы поклясться, что его филейная часть донором не была.

Он привел костюм в порядок и вернулся в салон.

С неумолимой категоричностью из всех этих фактов складывалась следующая картина: Монте получил очередное воплощение, но почему-то совершенно забыл его, хотя помнил предыдущие.

Монте Уокер, переставший быть таковым, летел в Нью-Йорк спустя тридцать три года после своей смерти. А зачем летел? Тот русский с лошадиным лицом, должно быть, инструктировал его на этот счет, но Монте не понимал русского языка. Дискету, полученную от лошадинолицего в аэропорту Ларнаки, он положил в карман пиджака и тут же о ней забыл. Какая, к черту, дискета?

У Монте Уокера, известного в узких кругах как Уокер Крутое Яйцо, в Штатах могла быть только одна цель: сквитаться со своим убийцей Марио Ла Гадо.

Ближайшей целью полковника Лапокосова была встреча в аэропорту Нью-Йорка Монте Уокера, он же Сергей Максимов, он же агент Шило.

Томясь в ожидании, полковник грыз ногти. Это была дурная привычка, от которой он решительно избавился после первого в своей жизни свидания с девушкой: погладив барышне коленку, юный Лапокосов зацепил заусенцем капрон чулка, и на этом все приятное закончилось.

Теперь он снова нервно обкусывал ногти, даже не пытаясь как-то скрыть этот процесс от чужих глаз. Народу в зале ожидания было множество, но Лапокосову казалось, что он стоит одиноко, как пальма посреди пустыни: иностранной речи он не понимал, регистрационные стойки, ряды кресел, мониторы, фиксирующие время прибытия и отлета, казались ему декорацией. Мужчины в деловых костюмах, женщины в дорожных нарядах, подростки в джинсах и футболках, гомонящие дети, люди в креслах, спокойно читающие журналы, – все они были статистами. Действующими лицами были только сам полковник и агент Шило, которого предстояло найти, чтобы разобраться, на кого он работает. Стоя у газетного киоска вблизи широкого коридора с таблицей-указателем «Галерея 8: международные рейсы», Лапокосов посматривал то на эскалатор, то в широкое, выходящее на летное поле тонированное окно. Табличку с русской надписью «Сергей Максимов» он держал в правой руке, то поднимая ее над головой, то опуская вниз.

Эти манипуляции вызваны были неуверенностью полковника в том, что Шило обрадуется встрече. Конечно, если он получил от подозреваемого искомый материал и вылетел в Нью-Йорк лишь потому, что не имел возможности сразу вернуться в Россию, агента Шило появление Лапокосова только порадует. Он передаст полковнику компромат и выполнит свое задание. Приободрившись, полковник поднял табличку повыше.

А если агент перевербован и работает на другую сторону или же на самого себя? Лапокосов табличку опустил. В таком случае, увидев, что его встречают, Шило попытается скрыться. Удастся ли обойтись без шума? Полковник оглянулся на коридор, ведущий к штаб-квартире службы безопасности аэропорта, и вздохнул. Сложность состояла в том, что задержать агента полковник должен был сам, один, без помощников. Посвящать кого-либо в тайну Лапокосов не имел права.

Конспирация, помноженная на недостаточное финансирование, – плохие условия для серьезной работы. Лапокосов вздохнул и тихо выругался, вспомнив инцидент в ресторане аэропорта Ларнаки. Официант подошел к их столику после обеда и, обращаясь к Сидорову, вопросительно произнес: «Де бил? Де бил?»

– Сам дебил! – закономерно оскорбился капитан и избил официанта прежде, чем выяснилось, что «де бил» по-английски означает «счет».

Оставалось надеяться, что с помощью сотрудников «Транс-Глобуса» капитан Сидоров выяснит отношения с местной полицией быстро и без особых хлопот. Впрочем, полковника это заботило мало. Сейчас он думал только об агенте Шило.

Лапокосов почти догнал его в Париже, где тот пересел на рейс до Нью-Йорка. Благодаря господу богу и «Конкорду» полковник смог опередить агента. Времени хватило на торопливый обед в кафе, посещение изумительно чистого туалета и сотворение из подручных средств таблички с надписью «Сергей Максимов».

Магазины беспошлинной торговли и бар Лапокосов игнорировал, в кресла с установленными на подлокотники телевизорами даже не садился. Переминаясь с ноги на ногу, он час за часом ждал прибытия борта из Парижа. И слишком поздно понял, что совершил непростительную ошибку, предположив, что пассажиры всех парижских рейсов прибывают в аэровокзал с одного выхода. Агент Шило прошел мимо, даже не подозревая о присутствии в толпе встречающих рейс Мехико – Нью-Йорк полковника Лапокосова.