Курьер из Страны Советов - Нина Стожкова

В родной советской таможне Кузнецов был уверен на все сто. Каждый раз к моменту его появления в «Шереметьево» туда поступало «откуда надо» четкое указание – пропустить Ивана Петровича Кузнецова без лишних вопросов. Советскую таможню Кузнецов проходил уверенно, словно коридор родной редакции «Страны Советов». Это и был коридор, только «зеленый». Государство в лице ЦК КПСС и КГБ обеспечивало ему, верному солдату партии, грамотное прикрытие и беспроблемный вылет с опасным грузом в страны «вероятного противника».

На чужих границе и таможне все было намного сложнее и тревожнее, но и там он ни разу не провалил задание партии. Никогда в жизни Иван не праздновал труса. Во время второй мировой военкор Кузнецов ради эффектны кадров лез на рожон, в самое пекло. Летал с пилотами на опасные боевые задания. Летчики под любым предлогом старались его, шестнадцатилетнего, не брать на борт, берегли жизнь пацана, такую короткую и пока не сбывшуюся. Однако Иван был упертым и в итоге всегда оказывался в самолете на месте стрелка. Он дошел до Берлина без единого ранения и в душе верил, что его ангел-хранитель, словно преданный личный охранник, четко делает свою работу. Кузнецову нравилось рисковать. Во время загранкомандировок он получал адреналин, без которого, как без наркотика, уже не мог обходиться. В Москве, случалось, Иван хандрил, бывало и сердце пошаливало, однако за границей, когда выполнял «деликатные поручения» партии, чувствовал себя отлично, словно опытный врач-реаниматолог сделал ему укол адреналина прямо в сердце. Как в шпионском фильме, по ту сторону советской границы от него требовалось одно: сохранять самообладание и дружески улыбаться таможенникам западных стран, всем своим видом демонстрируя, что, дескать, недосуг разводить тары-бары, ждут важные дела. Держать лицо было непросто, но офицер КГБ Кузнецов ни разу не провалил задание партии и органов безопасности. Он передавал секретарям компартий чемоданы, набитые долларами, быстро и четко, соблюдая все необходимые бумажные формальности, словно был не фотожурналистом, по сути – богемой, а трудился клерком в банке. Ни одна пачка с твердой валютой не прилипла к его рукам.

Иван Петрович, конечно, серьезно рисковал, путешествуя за границу с крупными суммами наличных долларов в чемодане. Оказаться в западной тюрьме – удовольствие сомнительное. И все же курьер партии Кузнецов верил в удачу и сознательно шел на риск. Порой Иван Петрович посмеивался про себя: дескать, его ангел –хранитель давно уже не в гимнастерке, а в модном западном «прикиде», и выдает себя лишь белоснежными крыльями за спиной.

Итогом опасных поездок стала обеспеченная жизнь, возможность путешествовать и повидать мир. Иван считал себя счастливым человеком: у него была любимая работа со свободным графиком посещения офиса, возможность жить, как хочется и снимать, что хочется, и самая ценная привилегия – плевать на распоряжения редакционного начальства. К тому же рискованные вояжи обеспечили Кузнецову право одеваться по-западному, вести себя на службе свободно и раскованно, словно он давно уже живет в демократической стране, и при этом пользоваться всеми привилегиями советского номенклатурного работника.

ЦК КПСС в конце восьмидесятых активно помогал компартиям зарубежных стран. Западные коммунисты, бедные, как церковные мыши, постоянно находились на грани разорения. Деньги компартии «Большого Брата» спасали положение, с ними западные коммунисты-функционеры чувствовали себя, как у Христа за пазухой, и казалось, что так будет продолжаться вечно.

После августа 1991 года жизнь начала стремительно меняться. Партия самораспустилась, и деньги, выделенные на поддержку компартий капстран, оказались как бы бесхозными. Кое-кто из бывших функционеров партии и сотрудников госбезопасности раньше других раскусили, к чему идет дело. Они поняли, что настал «час икс»., когда появилась реальная возможность прибрать «бесхозные» деньги к рукам и обеспечить себя на долгие годы. Иван Кузнецов был далеко не дурак и, конечно, тоже все понимал и все видел. Все чаще он задумывался: ради кого теперь, после перемен в стране, он рискует свободой? Ради алчных и нечистых на руку людей?

Это был главный вопрос, не дававший в ту ночь Кузнецову уснуть в небе над Атлантикой.

Танки, стоявшие все три дня путча под балконом особняка, в котором располагался журнал «Страна Советов», неожиданно исчезли. Центральные телеканалы вмиг расцветились яркими красками, и дикторы вдруг заговорили радостными звонкими голосами. Солнечным августовским утром Роман Лаврентьевич Ищенко и Иван Петрович Кузнецов встретились в тихом дворике за фасадом особняка, чтобы обсудить кое-что без свидетелей.

– Ты понял, Иван? Все кончено!

Роман Лаврентьевич нервно теребил в руках праздничный выпуск «Общей газеты», рапортовавшей гражданам о победе над путчистами.

– В смысле – кончено? – не понял Иван Кузнецов.

– А в том смысле, что власть переменилась! Никакой ЦК никакого КПСС тебя теперь не защитит. Трендец твоей компартии, Ваня! Нашим прежним начальникам и кураторам теперь не до нас, им о своих задницах думать надо.

– Говори точнее, – потребовал Иван.

– Все сейчас на взводе, думают лишь о том, как в новые структуры встроиться. Тебе не хуже моего известно, что наши функционеры только командовать умеют, свои прежние профессии они давным-давно забыли, а навыки растеряли.

– Ну, знаешь, о них я меньше всего беспокоюсь, – пробурчал Иван. Он достал пачку «Мальборо» и глубоко затянулся. – Надо о нас подумать, Ром. Вот ты, Лаврентьич, сумел найти себе новое занятие после ранения в голову и инвалидности, когда стал органам уже не нужен? Сумел. Я тоже пока на пенсию не собираюсь.

– И это ты называешь занятием? Быть на побегушках у штатских лизоблюдов, духи и деликатесы для их баб доставать?

Ищенко презрительно сплюнул и взглянул на собеседника каким-то новым, колючим взглядом. – Знаешь, когда я служил в конце войны в Германии под прикрытием и когда в Италии выполнял спецзадание и для убедительности спал с итальянскими шлюхами, я чувствовал себя необходимым винтиком в огромной машине. Здесь, на гражданке, это уже так, семечки… Как говорится, «период дожития», почетная пенсия и унизительная подачка в формате «подай-принеси».

– Ну, и что ты, сын Лаврентия, предлагаешь?

Иван загасил сигарету и тоже в упор уставился на собеседника. Он усмехнулся и наконец продолжил:

– Прости, что упомянул твое отчество. Знаешь, учитывая нашу с тобой службу, Лаврентий Палыч нам не чужой. Наша «контора глубокого бурения», т о бишь, КГБ, сохранится, Роман, при любом режиме, никуда не денется. Спецслужбы, сам знаешь, существуют во всех странах мира, даже самых демократических. Короче, что ты предлагаешь?

– А то, что наше начальство теперь, как и мы с тобой, никто. Не сегодня-завтра они все растворятся в нашем многомиллионном городе, рванут на свои уютные фазенды или за границу махнут, если границы откроют. О себе мы должны подумать сами. Надо изобрести схему, по которой мы сможем денежки, которые ты за бугор чемоданами возишь, себе оставить. Ну, конечно. поделившись, с кем следует.