Неизвестным для меня способом - Макс Фрай

Кошка адресовала хозяйке укоризненный взгляд и затопала прямо к холодильнику. Намек был ясен: провинилась – плати. Впрочем, дополнительный ужин она действительно заслужила, – думала Анна Валентиновна. – Почти три часа на балконе сидела. Трудно быть моей кошкой. Но все-таки лучше, чем как раньше – ничьей.

Покормив кошку, подошла к зеркалу. Смотреть на свое отражение сейчас было смешно, как всегда после очередного обретения формы. Никогда, наверное, не привыкну, – думала Анна Валентиновна. И с удовольствием мысленно повторяла нелепое слово, у которого нет даже примерных аналогов в родном шуккумарейском, потому что не существует самого понятия: – Ни-ког-да!

Мастер Ташшаай был бы не против вернуться к своему Императору целиком, чтобы снова обняться и еще поболтать, тем более, он еще и половины свежих дворцовых сплетен не пересказал, но ради спокойствия Императорской кошки вернулся всего на минуту, да и то в виде голоса. Сказал: «Действительно самый обычный мальчишка. Что делать будешь?»

– Что-нибудь, – легкомысленно ответила Анна Валентиновна. И добавила, чтобы не обижать старого друга: – Я пока не придумала. Потом обязательно расскажу.

* * *

Сам не знал, как его угораздило поселиться в этой квартире. Ну то есть как – знал, конечно: из-за цены. Целая квартира со всеми удобствами, в получасе ходьбы от работы стоила ненамного больше, чем если снимать с соседями. Собственно, ему сдали только одну комнату, две другие были заперты, в них хранились хозяйские вещи. Зато в квартире больше никто не жил. Теоретически это было прекрасно: платишь почти как за комнату, а жить никто не мешает, не шумит и не следит, чем занимаешься, и кого в гости привел. Очень хорошо, но и одновременно немножко плохо: поселившись в этой квартире, он понял, что не привык жить один. Дома делил спальню с братом; когда начал работать, снял комнату в квартире с соседями, прожил там три года и вот наконец поселился отдельно. И обнаружил, что ему жутковато жить в совершенно пустой квартире, где нет других людей. Не то чтобы его пугало что-то конкретное – скажем, скрип половиц в запертых комнатах или шорохи в коридоре. Ничего подобного не было, а если и было, он не замечал. Просто оказалось, что отсутствие людей ощущается так же явно, как их присутствие, а тишина бывает громче, чем любой шум.

Съезжать, конечно, не собирался. Совсем надо быть психом, чтобы от такого жилья отказаться из-за того, что, видите ли, здесь слишком громкая тишина. Говорил себе: ничего, скоро привыкну. И действительно понемногу привыкал. Но сегодня вечером чувствовал себя таким же беспомощным и испуганным, как сразу после переезда. Честно говоря, еще хуже, даже ладони вспотели от беспричинного страха, и почему-то кружилась голова. Но не бродить же до утра по улице. Тем более, что завтра и правда рано, не рано, но часам к девяти хорошо бы встать.

Прибегнул к испытанному методу, который выручал его в первые дни: лег спать в одежде. Не в костюме жреца, который надел на праздник, а в свитере и джинсах, только носки сменил на теплые шерстяные домашние; ну, это точно можно, носки – ерунда.

Это почему-то всегда помогало: пока ты лежишь одетый на неразобранном диване, сон как бы не настоящий, словно бы понарошку на минуточку прилег. И ночь понарошку, и все остальное – мечущиеся под потолком тени, и звенящая тишина, и даже тихий вой за стеной; впрочем, с воем как раз все понятно, у соседей сверху собака, наверное они загуляли, и пес тоскует один; а что кажется, будто воют в соседней комнате, так ничего удивительного, еще и не такие акустические эффекты бывают в старых домах.

В общем, как-то задремал. Но почти сразу проснулся. Даже не так, подскочил, дико озираясь по сторонам, и в общем было чего озираться: комната заполнилась густым молочно-белым туманом. Ну или облаком. Но почему-то не влажным, как облакам с туманом положено; по крайней мере, он сам оставался сухим.

Спросонок ничего толком не понял, но подумал с обреченной уверенностью: ну все, сейчас этот туман меня съест. Собственно, он уже ест. Доедает! Еще немного, и ничего не останется от меня. От ужаса даже вздохнуть не мог, но – вот уж точно никогда не знаешь, чего от себя ожидать! – вдруг решил, что погибать надо с достоинством. И стараясь, чтобы голос звучал спокойно, без визгливых истерических ноток, спросил:

– Чего тебе надо, туман?

* * *

Вот трусишка! – умилялась Анна Валентиновна, окутывая своего недавнего обидчика. Она никогда не презирала людей за способность испытывать страх. Еще бы они всего не боялись! – сочувственно вздыхала она. – Родись я человеком, небось сама стала бы жуткой трусихой после первой же разбитой коленки, обнаружив, как легко это тело ломается и как сильно при этом болит. Так что люди как раз очень неплохо держатся. В смысле как-то со своим страхом справляются. А иногда даже умудряются действовать наперекор ему. Вот и мальчишка, который бог знает что напридумывал своей бестолковой человеческой головой и уже попрощался с жизнью, вместо того, чтобы вопить от ужаса или попытаться сбежать, спросил, неумело притворяясь спокойным: «Чего тебе надо, туман?» Туману, то есть Анне Валентиновне это так понравилось, что она окончательно расхотела его воспитывать. В смысле продолжать пугать.

– Ты был совершенно прав, – сказала она таким специальным успокоительным голосом, каким обычно разговаривала только с кошкой и городскими сумасшедшими, которых как магнитом тянуло в ее магазин. – Тетка из меня действительно получилась довольно скучная. Но так и было задумано, поэтому не беда. Я сперва рассердилась и наверняка испортила тебе вечер: у людей, на которых я сержусь, все идет наперекосяк. Я была неправа, что сердилась. И теперь хочу загладить вину, сделать тебе подарок. Чего бы тебе хотелось больше всего на свете? Выбирай.

Это, конечно, выглядело внезапным проявлением немыслимой щедрости, но таковым не являлось. Анна Валентиновна заранее с собой договорилась: если мальчишка пожелает чего-нибудь обыкновенного, житейски полезного, чего всегда хотят люди – денег, успеха, легкой любви – придется оставить его в покое, пусть дрыхнет дальше, а назавтра забудет их встречу как страшный сон, каковым она, строго говоря, и является. Жалко, но ничего не поделаешь. У Анны Валентиновны, Девятнадцатого Изгнанного Безымянного Императора Благословенного Союза Шуккумарейской, Нивской, Лар-Имухханской, Туэрской, Шаш-Ашашуйской и Сахэренийской Туманностей, а также сорока девяти Великих Живых Окраинных Потоков, не было полномочий перераспределять житейские блага среди граждан посторонней реальности. А если бы даже и были, она бы просто поленилась возиться, устраивая чью бы то ни было жизнь. Не таких развлечений жаждала ее беспокойная душа.

Но если он пожелает чего-нибудь по-настоящему интересного, – без особой надежды думала Анна Валентиновна, – как-нибудь постараюсь это для него устроить. С человеком, который больше всего на свете хочет чего-нибудь по-настоящему интересного, стоит дружить.

* * *

Сам не знал, как его тогда угораздило ответить: «Весь мир».

Я хочу рассказать про Дрангра; первое «р» в этом слове звучит робко, вкрадчиво, зато второе грохочет как гром. «Дрангра» – не персональное имя, скорее название бесконечно огромной стаи, все члены которой суть одно вечно голодное существо. Впрочем, неважно – имя, название; Дрангра и Дрангра, лишь бы не отозвалось и не пришло.