Михаил Федорович - Вячеслав Козляков

Три с лишним года стояния под Смоленском (1613–1617) стали тяжелым испытанием для войска и совершенно истощили казну. Все пятины и запросы, новые налоги этого времени оправдывались необходимостью уплаты жалованья и сбора кормов ратным людям. Существенно увеличилось число людей, пожалованных за свою службу четвертным жалованьем («пущены в четь») и прибавками к нему. Военные же успехи были очень незначительными. В «Книге сеунчей» набралось всего лишь несколько таких записей: «что побили в Смоленском уезде в селе Могутове смоленских людей» (10 декабря 1613 года), «что литовских людей за рубежом в Шишелове острошке побили и живых поимали» (3 января 1614 года), «что Олександра Сопегу и Лисовского, и польских и литовских людей, которые было пошли проходити в Смоленеск, на рубеже побили и розряд Сопегин взяли, и языков поимали» (19 мая 1614 года), «что генваря в 11 день пошли было из Смоленска польские и литовские многие люди через Московскую дорогу на Вельскую дорогу, на Колодню, стояли, отнимали дороги, и… польских и литовских людей побили наголову и дороги очистили, и полковника, и ротмистров, и хоружего неметцкого, и поручников, и трубачеев, и знамена и литавры поимали, и побивали литовских людей до города Смоленска, а в языцех взяли 200 человек» (16 января 1616 года).

С последним сеунщиком от воеводы Михаила Матвеевича Бутурлина случился неприятный казус, с которым пришлось разбираться Боярской думе. Известие об этом вошло в разрядные книги. 16 октября 1616 года он принес весть, «что побили Гасевского, а взяли 54 человека». Однако вслед за этим приехал другой сеунщик, от второго воеводы Исаака Семеновича Погожего, дезавуировавший это сообщение и рассказавший о своеобразных «приписках» в военном деле: «А писал Исак на Михайла с ним же, что Михайло прислал с сеунчом от себя, а его Исака с собою не пишет; а государь велел им быть у одного дела обоим; и он Михайла сам на бою не был, и сотен не пущал, а которые дворяне, собою урываяся, бились самоволством, и он их бил, и службы их писать не велел; а языков взяли 24 человека, а не столко, что писал Михайло. И государь приказал сидеть бояром об их деле, и бояре указу не учинили ничего»[112]. Последнее не совсем точно, так как, судя по тексту «Книги сеунчей», бояре приняли соломоново решение: записали вместе имена сеунщиков от обоих воевод, но оставили при этом все, как было написано в победной реляции главного воеводы, «что октября в 9 день пришли из Литвы под смоленские остроги полские и литовские люди Олександро Гасевской с товарыщи, не заходя в город в Смоленеск, а с ним польских и литовских людей и татар и русских изменников казаков 3000 человек», и далее о том, что воевода М. М. Бутурлин с войском бился «от утра до вечера» и, одержав верх, взял «в языцех» 56 человек.

Как видим, заметные сражения происходили под Смоленском нечасто. В начале войны главной задачей воевод было правильно организовать осаду и не дать городу существенно укрепиться за счет дополнительных сил. Воевода князь Иван Федорович Троекуров был послан «по литовскому рубежу поставить острожки и дороги засещи». После этих превентивных мер, закрывших наглухо дороги к Смоленску со стороны Речи Посполитой, «за неделю ж времени и Смоленск бы здаша». Но, как писал автор «Нового летописца», в «рати» под Смоленском произошло «волнение великое», и правильная стратегия нарушилась. Те, кого направили на «опасную» службу в отдаленные острожки охранять засеки по дорогам в Литву, возвратились обратно под Смоленск, вопреки приказу («не по совету») князя Дмитрия Мамстрюковича Черкасского. Все это сыграло на руку осажденным в Смоленске: «литовские ж люди поидоша з запасы под Смоленеск и запасы многие пропустиша». Провалилась и идея поставить вместо нескольких слабо связанных между собою острожков один большой острог «в крепком месте». Воеводы, посланные «к рубежу», не смогли противостоять польско-литовским войскам и в ходе сражения потеряли «болши двою тысещ». Виновных нашли в лице Михаила Новосильцева и Якова Тухачевского: «со пьяна пришед и поставиша острог с неразумия не в крепком месте». Задачи, поставленные в начале кампании, были провалены: «Смоленск же с тое поры укрепися»[113].

Впоследствии, уже с конца 1616 года, противник сам начал стремиться к тому, что не удалось русской рати. Главной заслугой воевод под Смоленском в этой ситуации стало то, что они не давали обойти себя, «отнять» дорогу. Но в конце концов полякам удалось отрезать пути снабжения осаждавших Смоленск русских войск. 22 октября 1616 года воеводы Михаил Матвеевич Бутурлин и Исаак Семенович Погожий, преодолевшие взаимную неприязнь, сообщали о том, «что Гасевской с полскими и с литовскими людми хочет идти московскою дорогою и их смоленские острожки обойти и стать на московской дороге на болшой в Твердилицах». Но было уже поздно: Александру Госевскому блестяще удался этот маневр, и он отнял «от смоленских табор» дорогу к Дорогобужу. Все происходило по самому худшему сценарию, что не могли не понимать московские стратеги, пытавшиеся когда-то в начале осады действовать таким же образом. Очень скоро воеводы должны были констатировать: «И с запасы приезды к ним ни откуды нет долгое время, и они от литовских людей сидят в осаде, и хлебными запасы и конскими кормы оскудели»[114]. Не помогло и войско боярина князя Юрия Яншеевича Сулешева, посланное на выручку под Дорогобуж в январе 1617 года. В мае 1617 года осаду Смоленска пришлось снять. В одной из разрядных книг виновником отхода войска из-под Смоленска к Белой был назван Сулешев: «А острог покинули для того, что их боярин не выручил и запасов к ним не прислал»[115]. Однако виноваты были и воеводы Михаил Матвеевич Бутурлин и Исаак Семенович Погожий, отошедшие без государева указу от Смоленска, за что на них была наложена опала.

«Королевичев приход»

Пока войско царя Михаила Федоровича осаждало Смоленск, по всей границе с Речью Посполитой разворачивалась «литовская война». Она была тесно связана с боями за Смоленск, но у этой войны были и свои цели: отвоевать другие города и уезды, которые также были потеряны в Смуту, и утвердить там власть царя Михаила Федоровича. На деле с обеих сторон война превратилась в карательные экспедиции, где никто не уступал друг другу в жестокости: ни русские войска, запустошившие, к примеру, посады Гомея (Гомеля), Кричева и Мстиславля в походах 1614–1617 годов, ни так называемые «лисовчики» — польско-литовские отряды Александра Лисовского, страшным рейдом прошедшие во второй половине 1615 года по Северской земле[116]. Допустивший поход Лисовского в замосковные уезды воевода князь Михаил Петрович Барятинский по указу царя и приговору Боярской думы был наказан и посажен в тюрьму. В разрядные книги специально внесли запись о жестоком унижении воеводы, которому велено было сказать при аресте, «что ты, князь Михайло вор, жонка, а не слуга, сделал изменою, шел мешкотно, и за твоим многим воровством Лисовской с многими литовскими людми многие городы повоевал и пожег; да велено его бить по щекам, да велено князь Михайла привесть к виселице, а от виселицы воротя, послать в тюрму тотчас»[117].