Духи рваной земли - С. Крэйг Залер

– Por favor, mi amor[80]. – Мариэтта прижалась грудями к спине Умберто; ладони скользнули по его животу, сильные пальцы переплелись и сдавили.

Верный семьянин, он решительно отстранился.

Барменша сказала, что смотрит его выступления почти двадцать лет.

Увеличив расстояние между собой и соблазном, Умберто поблагодарил за поддержку и заботу. Мариэтта призналась, что всю жизнь хотела делить с ним ложе.

Держась на дистанции в пять ярдов, Умберто объяснил, что верен жене.

– No. – Он добавил, что даже один опрометчивый поступок нарушит брачный обет.

Отвергнутая Мариэтта сказала, что музыкант – образцовый во всех отношениях мужчина.

Коснувшись указательным пальцем лысины, Умберто ответил, что не лишен изъяна.

Мариэтта рассмеялась.

– Por favor, vuelve dentro de la barra[81].

Умберто поблагодарил женщину, но отклонил приглашение и сказал, что намерен пойти домой и побыть с семьей, пока жена и дочери не легли еще спать.

Барменша поцеловала его в левую щеку, предъявила круглые ягодицы и вернулась в бар, откинув клетчатый полог.

Умберто же направился домой, размышляя о чудесных сокровищах, от коих добровольно отказался.

* * *

Построенный музыкантом шестнадцать лет назад, дом оказался достаточно крепким и прочным – и не изменился с тех пор. Память о настойчивых объятьях и поцелуях Мариэтты волновала кровь, как третья чашка кофе, и он решил прогуляться у дома и, может быть, сбросить избыток энергии.

На шестом круге по залитой лунным светом орбите артист остановился у деревянных качелей, которые вместе со своими кузенами, Пабло и Паблито, соорудил на третий день рождения Анны, перед тем как стало окончательно ясно, что без костылей ей не обойтись до конца дней.

Пятидесятичетырехлетний мужчина сел на болтающуюся скамеечку, достал раздавленные часы и качнулся вперед, наблюдая, как ломается отражение луны в потрескавшемся стекле.

Время шло, пусть этого и не признавали замершие навсегда стрелки.

Умберто убрал в карман часы, поднялся, взял гитарку и неслышно вошел в притихший дом. Его встретили восхитительные ароматы свиного окорока и жареного перца. Голодный музыкант направился к кухне по застеленному плетеными ковриками полу.

– Papa.

Умберто устремил взгляд вперед, в самый конец длинного и темного сквозного коридора. Все выходящие в него двери были закрыты, кроме последней, из комнаты, в которой спала младшая дочь.

– Papa.

В самом тембре голоса, в настойчивости, с которой обращалась к нему Эстрелита, было что-то непривычное, и Умберто ощутил холодок тревоги.

Положив инструмент, он шагнул к ружейной стойке, чтобы взять винтовку. Но оружия на месте не было, и внутри затянулся узел.

Эстрелита пискнула.

Умберто выхватил из футляра гитарку и, держа ее за гриф, как топор, поспешил в конец коридора.

– Стой на месте, или я убью их всех.

Музыкант застыл на полушаге.

Единственная горящая свеча позволяла видеть черную одежду, поблескивающие стволы и резиновую голову высокого худощавого мужчины, сидящего на кровати. На полу у ног чужака лицом вниз лежали Патрисия, Анна и Эстрелита. Все были связаны по рукам и ногам и с кляпами во рту.

Умберто сковал ужас.

Высокая тень с резиновой головой навела один ствол на спину Эстрелиты, а другой – на левое бедро самого музыканта.

– Спокойно.

Его пальцы сдавили гриф.

– Я сделаю что хотите.

Одна из струн лопнула под длинным ногтем.

Патрисия, Анна и Эстрелита зашмыгали носами.

– Положи гитару.

Умберто положил инструмент на пол.

– Войди в комнату и закрой за собой дверь.

Музыкант незамедлительно подчинился.

Незваный гость указал стволом револьвера на дальний угол.

– Сядь на ту лошадку.

Умберто сел на игрушечного коня и оказался лицом к лицу с незнакомцем.

– У меня несколько вопросов. Ответишь коротко и честно. Понял?

– Понял. – Умберто посмотрел в стекла, скрывавшие глаза чужака, но увидел в них только белые отражения огонька свечи.

– Если солжешь или заставишь меня повторять вопрос, выстрелю в кого-то из баб.

Перед глазами поплыли круги.

– Ты понял?

Музыкант в ужасе кивнул.

– Понял. – Голос его прозвучал чуть громче шепота.

– Ты встречался вчера с двумя моими спутниками. Помнишь эту встречу?

– Да.

Распростертая на полу, Патрисия повернула голову в сторону мужа. Из разбитого носа щепкой торчал сломанный хрящ. Под правым глазом темнел синяк.

– Кто-либо из находящихся в этой комнате женщин знает имена моих товарищей?

– Нет.

– Ты называл их имена кому-то другому?

– Нет.

– Лжешь.

Каблук черного сапога опустился на ногу Анны.

Четырнадцатилетняя девочка вскрикнула и заворочалась.

Умберто вырвало вином на пол. Он зажмурился, сжал кулаки и напряг все силы, чтобы удержаться и не поддаться тем импульсам, которые могли погубить всю его семью.

– Открой глаза!

Умберто открыл глаза, и по щекам покатились слезы.

Гость с резиновой головой приставил дуло револьвера к правому уху Анны.

– ¡No! – Сердце Умберто остановилось. – ¡Por favor! Por…

– Кому ты назвал имена моих спутников?

– Никому! Клянусь, я не рассказывал никому.

– У тебя есть бумаги, где указаны их имена?

– Нет.

Ствол револьвера описал дугу, и черная дыра уставилась музыканту в лицо.

Жена и девочки на полу снова расплакались, и Умберто понял, что вот-вот умрет.

– Если я узнаю, что ты солгал мне, – предупредил незнакомец, – я убью твою жену и отдам твоих дочерей людям, которым нравится забавляться с девочками и калеками. – Призрак в черном поставил левый каблук на затылок Эстрелиты. – Ты сказал мне правду?

На неимоверно длинное мгновение Умберто забыл, как говорить.

– Да. Я никогда не вовлек бы в это дело невинных людей.