Руссо туристо, облико морале - Елена Логунова

Говорил он важно, как на трибуне, и для пущей убедительности отбивал знаки препинания ударами пакета о боковину стойки. Стекло игриво звякало, красное дерево отзывалось глухими стонами. Портье, беспокоясь за сохранность казенного имущества, проявил расторопность и живо препоручил русских растерях заботам горничной, которая без промедления открыла нужную им дверь своим ключом.

– Ну ни фига себе, порядочек! – войдя в номер, охнул Василий Никитич. – Я не понял, это сколько же у этой гостиницы звездочек? Минус три?

Австрийская горничная, крайне плохо знающая неродной ей русский язык, недовольство гостя поняла без перевода. В роскошном номере было не прибрано: постели смяты, мини-бар открыт, вино выпито. На ковре неопрятными кучками валялись влажные махровые халаты, носильные вещи и мужское белье.

– Кто спал в моей постели?! – сказочным медведем взревел Василий Никитич.

И далее развил сюжет по-своему:

– Кто рылся в моем чемодане?!

Хорошо вышколенный персонал отеля в очередной раз проявил недюжинную сообразительность и напрямую увязал разгром в шестьсот пятнадцатом номере с двойной кражей в четыреста седьмом и двести пятнадцатом. Василия Никитича и Андрея Петровича посетили представитель гостиничной администрации и венской полиции, к моменту появления которых к вопросам, живо интересующим разгневанного Василия, добавился еще один, особенно важный: «Какая сволочь сперла у нас два чемодана, фотоаппарат, видеокамеру и полторы тысячи евро из сейфа?!»

В отличие от крикливого Василия Никитича Андрей Петрович смог порадовать полицию только словесным портретом пленившей его девицы. Дифирамбы ее дивной красоте Василий нашел излишне восторженными и совершенно неуместными, о чем и сообщил своему другу в самых доходчивых выражениях: «Не парь мозги ментам, им твоя фифа сто лет не снилась, они ворюг поганых искать должны!» Однако вежливые австрийские полицейские от непрошеного подарка в виде художественного описания внешности прекрасной незнакомки не отказались, из чего взбешенный Василий Никитич сделал однозначный вывод: «Ни хрена они не знают, кто им нужен!»

Вывод был скоропалительный и неправильный. Рослыми голубоглазыми блондинками с высокой грудью и длиннющими ногами суровые австрийские полицейские в последнее время интересовались не меньше, чем сексуально озабоченные завсегдатаи порносайтов.

Денис ушел, и мы с Зямой не стали навязывать ему свое общество.

– Чего, ты думаешь, хочет мужчина, которого безжалостно бросила любимая женщина? – пафосно спросил милый, определенно намекая на то, что данная трагическая ситуация знакома и ему, и мне.

Это чистая правда, в прошлом году Зяма впервые в жизни был безжалостно брошен любимой женщиной, в роли которой волею судеб оказалась я. Памятуя об этом печальном опыте, я ответила, как помнила:

– Он хочет побыстрее найти себе другую любимую?

– Кхгм! – крякнул Зяма. – Это не совсем так. Первым делом безжалостно брошенный мужчина хочет спрятаться от всех, чтобы без помех и свидетелей зализать свои раны. Поэтому предлагаю временно оставить в покое и Дениса с его разбитым сердцем, и мою беспутную сестрицу с ее новыми сердечными друзьями.

– А чем предлагаешь заняться? – с подозрением спросила я.

Вместо ответа милый широким жестом сдернул покрывало с ближайшей кровати. Я хотела было с возмущением отказаться от столь гнусного предложения, но у Зямы какой-то особый дар убеждения… В общем, время до обеда мы кое-как скоротали и после обеда тоже завалились в кровать. Потом я уснула и проснулась от назойливого шмелиного гудения в том ухе, которое не контактировало с подушкой.

– Ну-у-у же, про-снись! – склонившись надо мной, как безутешная вдовушка над мужней могилкой, приглушенно басил капитан Кулебякин.

– Что случилось? – испугалась я.

– Скажи мне, деньги у нее при себе были или нет? У Инки?

Я поняла, что безжалостно брошенный мужчина, вместо того чтобы зализывать свои раны, продолжает их бередить. Но на поставленный вопрос ответила добросовестно:

– Были у Кузнецовой деньги, но немного, не больше сотни евро в кармане. Я помню, она досадовала на то, что карманы у куртки мелкие, бумажник не впихнуть, а сумку брать неохота – не дай бог, прорежут или сорвут с плеча. Нас Карина Денисянц еще дома застращала, что одиноких и беззащитных туристов в Европе грабят только так, на раз-два-три.

– Как же Инка на сотню евро и машину арендовала, и куртку себе купила? – резонно спросил Денис.

Мне не хотелось его огорчать, но ответ напрашивался сам собой:

– Может, за нее новый кавалер расплачивается?

– Если бы за эту машину заплатил кавалер, стали бы они с Инкой на метро кататься?

– Логично, – согласилась я. – Но машину, наверное, Кузнецова могла в кредит взять. Заплатила стольник авансом – и все.

– Так ведь она еще куртку купила! А универмаг, где Зяма видел Инку, находится в самом козырном районе, там сплошь бутики с повышенными ценами для туристов!

– Вот за куртку как раз мог заплатить кавалер, – рассудила я.

– Ни фига! – Капитан уверенно помотал головой. – У Инки в этом смысле есть один славный феминистский пунктик: право покупать ей шмотки имеют только члены семьи. Она даже мне не разрешала платить за ее тряпки, пока мы не решили пожениться!

– Ох, – горестно вздохнула я. – Не хочу тебя огорчать, но что, если она уже поменяла жениха?

Капитан хмуро посмотрел на меня:

– Давай не будем рассматривать эту версию. Что тогда?

И тут я вспомнила:

– Тогда – кредитка! У Инки в старой куртке была спрятана бабушкина VISA!

– Молодец! – Кулебякин в восторге хлопнул в ладоши и полез ко мне обниматься. – Трошкина, я тебя обожаю!

– Что такое? – недовольно заморгал разбуженный Зяма. – Вы опять?! Кулебякин! Тебе что, больше пообожать некого?!

– Ухожу, ухожу! – Денис отступил к двери.

– И уходи! – привстав, с вызовом крикнул ему вслед Зяма. – Если тебя безжалостно бросила одна любимая, это не значит, что нужно срочно подыскивать себе другую! Правильно я говорю, Аллочка?

– Абсолютно правильно! – скрывая ухмылку, кивнула я.

Зяма нашему редкому согласию не обрадовался.

– Что это вы тут делали?

– Мы с Денисом? Говорили о твоей сестре, – объяснила я.

– Я видел, как вы говорили! На языке жестов! – изображая нашу с Денисом беседу, Зяма туго обнял сам себя за плечи и томно замычал, словно глухонемой Нарцисс в порыве страсти.

Я захохотала, а Зяма, так неожиданно превратившийся из Дон Жуана в Отелло, очень обиделся. Пришлось утешать дурака, приводить его в наилучшее расположение духа и тела, и этот сексуально-психологический практикум занял у нас порядка двух часов.