Опасная связь - Серж Жонкур

– Не корчи из себя крутого, ты ведь дал надуть себя китайцам, верно?..

Вид двоих взрослых, схвативших друг друга за грудки, нисколько не потревожил мальцов, игравших в футбол, они на них даже не взглянули. Людовик прекрасно чувствовал, что тип у него в руках изрядно струхнул, попал врасплох, так что он воспользовался своим превосходством и пошарил в карманах его болтавшихся на узких бедрах джинсов. Сразу же наткнувшись на большой электронный ключ от его тачки, он бесцеремонно вытащил его, и теперь ему оставалось только довести свой блеф до конца – выйти на стоянку и посмотреть, какая из припаркованных машин отзовется на дистанционный сигнал…

Она отыскалась сразу же – большой черный внедорожник BMW X6, припаркованный с левой стороны, тотчас откликнулся и подмигнул ему. Людовику стало противно – такая тачка стоила тысяч тридцать евро, и ежедневное обслуживание обходилось в целое состояние, да к тому же казалась совсем новой.

– Погоди-ка, я что, сплю? Ты кидаешь двух ребятишек, которые пытаются открыть свой спортзал, и все это время раскатываешь на этом? Покупаешь себе тачку на их деньги! Ну ты и мразь!

Людовик устроился за рулем, оставив дверцу открытой, Жадар поспешно попытался выхватить ключ, но Людовик схватил его за запястье и вывернул ему руку болевым приемом, пока тот не оказался на коленях, корчась от боли.

– Так где они, эти тренажеры?

– Не знаю.

– А в чем твоя фишка? Покупаешь оптом бэушный хлам и продаешь все в розницу?

– Все по закону, дело чистое…

– Тогда где они, эти тренажеры?

– Понятия не имею… Может, из контейнера сперли или вообще никуда не отправляли, мне-то почем знать, иногда я от них полгода доставки жду…

– Знаешь, мне нравится, когда меня за дурака принимают, я тебе даже еще прямее скажу: обожаю, когда меня принимают за дурака. И знаешь почему? Потому что, если меня принимают за дурака, значит, перестают опасаться, а вот эту ошибку совершать не стоит.

– Да придут их тренажеры, просто не знаю когда, вот и все…

– Погоди, забудь про тренажеры. С ними покончено, с этими тренажерами. Мне теперь нужны деньги, ты ведь прикарманил их деньги, значит, можешь и обратно раскарманить, врубаешься?.. Я тебе вот что скажу: твои бабки, твой бизнес, твои разводки – все это меня не касается, я даже не хочу знать твой торговый оборот, чтобы вломить по полной, я ведь не из полиции. Но только если ты сам себя уважаешь, ты ребяткам все компенсируешь, прямо тут и сейчас, потому что, если я передам твое досье в суд, это тебе дорого обойдется. Прикинь, тебя сразу же заставят возместить 50 % убытков, а это тебе будет стоить на минуточку шестнадцать тысяч евро, это даже не говоря о приговоре. Понял? Они тебя заставят выплюнуть шестнадцать тысяч, так что пока на этом и остановимся. Ты мне выписываешь чек и продолжаешь смотреть на себя в зеркало. А свои тренажеры, если ты их получишь когда-нибудь, ну что ж, тем лучше, сделай из них равиоли или продай другому лоху, мне плевать. Но клянусь тебе, пока ты до конца не рассчитаешься за эту махинацию, я от тебя не отстану, обещаю, я от тебя не отстану.

Людовик выпустил руку. Видя отсутствие реакции Жадара, он понял, что выиграл. Липовый воротила, крутой бизнесмен сдулся, потирал себе предплечье и был совершенно раздавлен, даже не пытался забрать ключ от своей машины. Людовик почувствовал, что тот готов прекратить бесполезное сопротивление и достать чековую книжку. Порой, если говорить с ними по-отцовски, они начинают его слушать, и никакой это не психологический прием. Просто Людовик умел подловить других, прибрать их к рукам, прожив столько лет на ферме и сталкиваясь множество раз с сопротивлением или противодействием в самых разных случаях, будь то с лошадью, мулом, сбежавшей собакой или упрямым быком, ему беспрестанно приходилось проявлять свое превосходство, и в регби было то же самое, везде требуется обработать противника, чтобы нейтрализовать его.

Он играл с этим превосходством, знал, что эта сила у него не от рук, не от торса, на котором чуть не лопались рубашки, а от его хладнокровия. Тем не менее он не совершал ошибки – не считал себя сверхчеловеком. Быть самым сильным – значит видеть и использовать слабость других, из-за своих страхов, своих недостатков, ведь слабости есть у каждого, главное – обнаружить их. Уже в школе он с легкостью завоевывал авторитет. При том что это опасно, слишком велико было искушение начать манипулировать другими, не давать клятву оставаться доброжелательным и думать о возможном зле. Но Людовик довольно часто ощущал, что поддаться легко, особенно здесь, в этих пригородах или в самом Париже и в собственном доме – он повсюду видел слабости, угадывал их у всех. И мог сделать с этим все, что захочет. Для этого ему надо было просто погрузиться в других.

Ловушка. Уже целых три дня Аврора знала, что угодила в ловушку – этот мужчина хотел всего лишь потискать ее, поцеловать и теперь наверняка торжествует. Три дня после случившегося она ничего не чувствовала, кроме горького вкуса вины, внутренне отшатывалась от содеянного, ей казалось невероятным, что она так поступила. Лучше всего было бы забыть о ситуации, стереть этот момент, словно его никогда и не существовало, вот только этот мужчина жил напротив. Мысли о нем пугали, она боялась его окон, деревьев и даже горлиц – свидетелей, способных ее выдать, предать.

Вечером, толкая дверь, чтобы вернуться через двор, она снова видела маленькие джунгли, подспудно страшась, что деревья осуждают ее, а утром спускалась с дурным предчувствием, в полной уверенности, что наткнется на него. Она не знала, что сказать ему, а еще больше опасалась его реакции. Наверняка эти объятия, эти поцелуи, эти ласки – все это должно было распалить его, ему захочется начать все сначала. Каждый раз, когда она думала об этом мужчине, она чувствовала, что вздрагивает, но скорее от испуга, нежели от желания, поскольку в этой дрожи, сотрясавшей ее тело, не было ничего приятного. То, что она сделала, было совершенно необъяснимо: так легкомысленно отдаться незнакомцу, человеку, убивавшему птиц, человеку с ружьем – чистое безумие. Она убеждала себя, что этот страх, быть может, утихнет, однако через три дня случилось нечто, что добило ее окончательно, инцидент, воспламенивший все, и ее страх разгорелся с новой силой. Тем утром она с девяти часов заперлась в зале на втором этаже вместе с экспертом-бухгалтером, обе погрузились в таблицы «Excel», и у Авроры, сидевшей напротив этой женщины, все более напряженной, все более суровой, возникло реальное ощущение, что это суд над ней, поскольку и тут все ее обвиняло.

С этажа под ними доносился стрекот швейных машинок. Работницы собирали два новых эталона-прототипа, решающий момент, когда эскизы оживают. Аврора любила звук сшивания тканей, по крайней мере это давало ей ощущение, что ее бренд живет. И хотя денег на следующий год не было, она тем не менее работала над новой коллекцией, пусть даже маленькой, чтобы не расхолаживать все ателье, чтобы у них не оставалось времени задумываться.

На деловых встречах Аврора всегда держала свой телефон под рукой, поставив его на вибрацию. В третий раз с начала месяца Фабьена Нгуен повторяла свою обвинительную речь. За последнее время эта женщина приобрела в ее жизни безмерную важность, звонила ей каждый день и в конце концов стала ее наваждением. Резкость ее высказываний еще больше усугублялась остатками вьетнамского акцента, она была сосредоточенной, скрупулезно методичной и элегантной, несмотря на свою натянутую улыбку. Аврора терпела упреки этой педантки, которая беспрестанно выводила ее из себя. Близился конец отчетного года, однако из-за не оплаченных до сих пор заказов, из-за суммы в девяносто две тысячи евро, затерявшейся где-то по дороге из Азии, она не могла свести баланс.