Авиньонский квинтет. Quinx, или Рассказ Потрошителя - Лоуренс Даррелл

Видно было, что генерал устал — он как будто немного сник. Однако ему не хотелось подводить черту под приятной беседой, и он мысленно искал повод для еще одной встречи.

— Мне пора принимать лекарства, — наконец с сожалением произнес генерал. — Но, возможно, я вспомню еще что-нибудь интересное для вас. Если хотите, приезжайте на следующей неделе.

К великому его удивлению и радости, она согласилась. А ее тронуло его очевидное сожаление — оттого что приходится расставаться.

— Ну конечно, я приеду, — сказала Констанс. — Не хотелось бы упустить ни одной мелочи, никогда не знаешь, что может оказаться полезным. Назначьте сами день на следующей неделе, потому что у меня выдался небольшой отпуск.

Генерал обрадовался и с жаром пожал ей руку, когда они прощались.

Вот таким образом начались недолгие приятные визиты Констанс к старику, которые помогали ей оживлять в памяти и переживать заново печальные, полные лишений годы, прожитые в военном Авиньоне. Эти посещения приносили Констанс и кое-какую информацию, так как в беседах с ней генерал вспоминал множество мелких подробностей из того смутного времени. Да и Констанс оказалась полезной генералу — добилась некоторых послаблений от руководства клиники. Ему теперь давали сигареты и вино. В конце концов, он был военнопленным и имел право получать то, что ему полагалось по чину. По мере того, как приближалось лето, Констанс все старательнее собирала и сопоставляла обрывки информации, надеясь получить ответы на свои вопросы.

Журден постепенно оттаивал. Поначалу он был подчеркнуто холодным и даже враждебным из-за того, что Констанс не противилась переезду Сильвии в Монфаве, но позднее, оценив раскаяние Констанс, вновь стал таким, каким был прежде. Хотя, услыхав о намерении Блэнфорда вернуться в Ту-Герц, не смог совладать с ревностью. Ему было известно, что Констанс собиралась самолично всерьез заняться физиотерапевтическими процедурами, которые были частью предписанного Блэнфорду лечения, но действительно его израненная спина стала намного лучше благодаря ее заботам.

Надо сказать, самым впечатляющим из рассказов генерала был рассказ о тайниках с оружием. Его прятали и в пещерах, и в римских каменоломнях Вера, и в других местах. Отряд саперов, которому было предписано расширить каменоломни, состоял из австрийцев. Это они отказались взрывать поезд со взрывчаткой, который по приказу нацистского командования поставили на мосту. Если бы саперы подчинились, то от Авиньона ничего не осталось бы. Таким образом, австрийцы спасли Авиньон, но их самих арестовали и расстреляли — без суда и следствия, всех. То есть двадцать человек. Благодарные горожане засыпали их могилы розами, когда немецкие войска наконец отступили на север… Вот такая история. Кстати, именно работы саперов породили настойчивые слухи об удивительном открытии, которое они сделали, пробивая пути под Пон-дю-Гар. Когда расчищали давние завалы, где было решено устроить хранилище для прибывающего оружия.

Они заявляли — во всяком случае, заявляли офицеры, руководившие работами — что в самом сердце лабиринта наткнулись на дубовую дверь, обитую железом. Ее открыли, и за нею оказался тайник, напоминающий улей. Сразу стало ясно, что тайник сооружали отличные мастера, сумевшие защитить клад от сырости. Там было спрятано множество сокровищ, тщательно рассортированных и аккуратнейшим образом упакованных. Австрийцы были потрясены: золотые бруски и монеты и целая гора драгоценных камней. А на стене — надпись, сделанная на латыни, которая указывала на то, что изначально клад принадлежал тамплиерам! Да-да! Тамплиерам! Сперва мало кто этому верил, поскольку лейтенант, командовавший австрийцами, был известным лжецом и пьяницей. Но этот лейтенант рассказал и еще кое-что. Чтобы на клад никто не покусился, саперы тщательно заминировали подступы к этому тайнику и наставили мин-ловушек в ближайших к главной пещере коридорах. Так что добраться до сокровищ без подробной карты невозможно, иначе все кругом может взорваться — в том числе и все эти боеприпасы, которыми набиты прилегающие пещеры и штольни! Итак, в первое время лейтенанту почти никто не верил, но и он, и его дружок, один из саперов, в качестве доказательства предъявляли драгоценные камни, якобы взятые из огромных дубовых сундуков — перед тем, как были заминированы соседние пещеры, а дверь — тщательно закрыта.

Ирония судьбы! Вот о чем подумала Констанс, услышав эту историю. «Сокровища тамплиеров, давным-давно обнаруженные, по-прежнему недоступны из-за причуд последней войны». Она печально улыбнулась, мысленно представляя мелькающие, как юркие летучие мыши, выражения на лице лорда Галена: жадности, удовлетворения, страха, досады… Если, конечно, она решится рассказать ему эту захватывающую историю, а когда-нибудь она обязательно это сделает! Опять бедного лорда одурачили! И все же… карта наверняка существовала, иначе австрийцам и самим больше не видать своей находки. У кого-то эта карта хранится, и на ней помечены все смертельно опасные ловушки. Но… но ведь нацисты казнили всех саперов, не пожелавших разрушить город! И теперь вряд ли кто-то осмелится искать сокровище в подземелье, забитом боеприпасами! От всего этого можно сойти с ума! Старый генерал с сочувствием отнесся к ее отчаянью. Когда же она рассказала ему про «паломничество» к святым Мариям и про гадание цыганки, поведавшей, что сокровище существует, но его охраняют драконы, старик усмехнулся и хлопнул себя по коленке:

— Поразительно! Австрийские саперы были набраны из расформированного драгунского полка императорской армии. Они носили изображение дракона — наплечный знак отличия в память о своей прежней службе. Вот вам и «драконы», о которых говорила цыганка!

Для суеверного человека подобное совпадение имело особый смысл, и Констанс словно воочию увидела, как принц радостно хлопает в ладоши. Правда, основная проблема была все та же — как найти сокровища? По-видимому, никак. Поскольку никаких нужных сведений не было.

— Я вижу, вы взволнованы и разочарованы, — сочувственно проговорил старый фон Эсслин, ибо более близкое знакомство никоим образом не умерило восторженности и благоговения, с какими он относился к Констанс. — Я хорошо вас понимаю. Постараюсь припомнить еще что-нибудь, может быть, найдется какой-нибудь выход. Но, разумеется, было бы безумием бродить по cache,[110]не имея никаких ориентиров. Бунтовщики саперы не шутили. Они знали свое дело и слов на ветер не бросали.

Итак, тема была исчерпана, похоже, окончательно. А потом случилось нечто невероятное. Однажды в Ту-Герц примчался на велосипеде доктор Журден, часов в двенадцать, и сообщил о появлении Смиргела, двойного агента, о котором они постоянно вспоминали.

— Он покинул свое убежище, чтобы дать свидетельские показания в военном трибунале о преступлениях, совершенных нацистами в последние дни оккупации. Можете представить, как он боится, если собрался спасать свою шкуру и свое имя, выдав бывших коллег! Во всяком случае, так мне кажется. Неисправимый человек, лгун, каких мало. И все-таки он даже меня восхищает, как редкий экземпляр. Меня как профессионала поражает, что ему удается не впасть в острую паранойю! Удивительно, ничего не скажешь!