Строптивая сиротка для Айсберга - Мила Верта
Шрифт:
Интервал:
Не получается обличить в монолог то, что горит внутри, язык липнет к нёбу. Сглатываю, но это не помогает. Самому себе не могу признаться.
Мама никогда не говорила нам с Мишей о любви, позже отец вдалбливал, что чувства — это слабость, все эти обнимашки, поцелуи и подарочки для слюнтяев, а надо же быть мужиком.
— Кай, — шепчет — Что? Скажи?
Пиз*ец, но мой язык неподъёмный. Это днище. Соколова замерла и не дышит. Я упираюсь лбом в её лоб. Я скажу, обязательно. Потом.
— Маш, я никогда никому не покупал одеял.
Только тебе, так себе признание, конечно, но другого у меня нет.
— У меня тоже всё в первый раз так. — мне непривычно, остро, непонятно.
Как не сломать хрупкое между нами? Что из этого выйдет?
Раньше, до неё всем девушкам хватало кошелька и члена. Никто так не брал меня за жабры, о любви и речи не было.
— Герда, ты у меня тоже первая, настоящая. Знаешь ли, я не очень силён в отношениях и разговорах. Поэтому перегибаю и ревную. — черчю пальцем невидимые узоры, там, где Машина коленка под одеялом.
Глаза у неё становятся размером с блюдца.
Да, твою мать, я ревную! И не такой холодный, как ты думаешь. Если я такой ущербный и косноязыкий начнём хоть с такого признания.
Глава 20. Кай
Первые сутки просто ужасные. Давно я так не психовал. Особенно ночью, когда у Маши начала подниматься температура, проснулся оттого, что её огненный лоб упирается мне в плечо. Растираю лицо ладонями, на часах три пятнадцать ночи. Вот и поспали.
Аккуратно ставлю Маше градусник.
Тридцать девять! Опять! Блядь, покой мне только снится.
Иду на кухню за жаропонижающим и водой, пару минут смотрю на неё спящую. Разрываясь, между желанием дать ей отдохнуть, и скормить волшебную таблетку. Осторожно растормошив, осоловевшую Машу шёпотом, чтоб не напугать объясняю, что нужно выпить лекарство. Слава богу, она послушно открывает рот, запивает и тут же вырубается.
Температура падает через час. Честно я чуть не поседел.
Что только не передумал за это время. Скорая, платная клиника, семейный доктор? Мне хотелось позвонить сразу всем и орать:
— Помогите!
Меня крыла паника.
Последний раз я чувствовал такое, когда забирали Мишу в Америку.
Это просто ангина, переживём, убеждаю себя, но легче не становится.
Внутри меня идут бесконечные дебаты. Пришлось признать, что мне страшно за Машу, мутит при мысли, что я мог не позвонить.
И она осталась бы одна, одуревшая от температуры, без лекарств. Чем бы это кончилось? Беспомощная, больная.
Закусился с девчонкой, чувствовал же, врёт про докторишку и секс, упивался своей обидой. Трахался по туалетам. Дебил. Температура спала, но спать больше не могу. Сейчас мне нужно всё контролировать, остаток ночи пялюсь на Машу как маньяк и прислушиваюсь к каждому звуку.
Не хрипит? Не горячая? Соколова спит как младенец, лоб холодный, осторожно поправляю мокрую чёлку. Смешно морщит нос во сне, неожиданно улыбается и переворачивается на другой бок.
Удивительная Герда.
Подтащив кресло к дивану, устраиваюсь напротив. Две чашки кофе помогают продержаться ещё пару часов, но к шести утра меня начинает жёстко выключать от недосыпа.
Глаза закрываются сами собой, прилагаю титанические усилия, чтоб держать их открытыми, гул в ушах нарастает, тело становится тяжёлым. Трогаю Машин лоб, холодный. Наверное, всё не так плохо? Обещаю себе, что подремлю минут десять не больше, закрываю глаза и мгновенно вырубаюсь.
Просыпаюсь оттого, что ужасно затекла спина. Часто моргаю, солнечный свет льётся в окно. Уже утро? Накатывает тревога, я всё-таки выключился. А у Маши снова могла подняться температура, подскакиваю как, ошпаренный, мечусь взглядом по комнате. Герда?!
— Я здесь. Доброе утро. — Маша выглядывает из кухни, запихивая в рот ложку шоколадной пасты — Боже, какая вкуснятина, а мне так сладкого захотелось! — загребает следующую и снова отправляет в рот, жуёт, театрально стонет от удовольствия.
В комнате появляется очень эффектно. В белых трусах с Микки Маусом, в майке с открытым пупком, волосы влажные после душа, на неприлично длинных ногах всё те же розовые носки. Облизывает губы, перепачканные шоколадом. Просто богиня, отвал башки.
— Как себя чувствуешь? — хриплю спросонья, переминаюсь с ноги, на ногу стараясь уменьшить дискомфорт в трусах, утренний стояк — дело такое.
— Уже лучше, аппетит вот вернулся. — взмахивает ложкой в подтверждении своих слов.
Жадно глазею на Герду. Мне кажется, она тоже смотрит по-новому, то ли пытливо, то ли подозрительно. На секунду меня ошпаривает мысль, что догадалась. Мнительный параноик. Ничего она не знает. Но мне гадко и неуютно, так я чувствовал себя в детстве, когда пакостил, и валил всё на Мишу. Мелкий пиздюк. Отворачиваюсь к окну, пялюсь на соседние высотки.
— Температура больше не поднималась?
— Нет.
— Ночью я знатно труханул от твоих тридцати девяти! Какая-то заговорённая цифра, ты даже болеешь ненормально, где тридцать семь и два или тридцать восемь? Почему вечно тридцать девять?
— Я болею редко, но метко. Спасибо тебе, что остался, ты такой хороший.
Невольно вздрагиваю, Маша утыкается носом между лопаток, водит туда-сюда, руки неуверенно ложатся мне на живот. Словно сомневается в моей реакции. Хороший как же. Отогреваюсь в нежных объятьях, но гадливое ощущение, не даёт расслабиться. Будто я её испачкал.
— Я тебя так обидела, прости, пожалуйста, мне ужасно стыдно. А ты примчался, лечил меня. Бульоном поил. Не думай, я понимаю, что виновата, наговорила тебе всякого, спровоцировала. А ты надёжный, заботливый я же специально это сказала, зацепить тебя хотела, на эмоции вывести. Мне иногда, кажется, ты холодный такой.
Закрываю глаза и почти не дышу, пусть Маша замолчит, потому что я не могу это слышать. Чувствую себя мудаком. Не хочу никаких признаний. Потому что на признания надо отвечать. А что я могу сказать? Знаешь, Маш, я вот не знаю, что с твоими чувствами делать? Что у меня никогда не было нормальных отношений? Вру, одни были, недолгие и так закончились, что лучше бы и не было? Столько грязи и боли, что решил, никогда больше не лезть в это? Я думал, что отношения — это не про меня. Кто-то не может пить из-за язвы, у кого-то пищевая аллергия, а у меня непереносимость отношений и обязательств, запретов.
И тут юная Маша, которая ждёт взаимности. Чтоб я был опорой, надёжным плечом. И после этой ангины и сегодняшней трэшовой ночи я бы хотел попробовать. Мне кажется, у нас получится. Морально созрел или вырос?
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!