Уинстон Черчилль. Последний титан - Дмитрий Львович Медведев

викторианской политики «блестящей изоляции». Однако тревожные события Агадирского кризиса, а также подробное изучение подготовленного в 1907 году дипломатом Эйром Кроувом (1864–1925) «Меморандума о существующем положении дел в британских сношениях с Францией и Германией» заставили его пересмотреть свои взгляды и признать важность установления союзнических отношений со второй по силе европейской державой – Францией. Какое-то время Черчилль проявлял осторожность в определении по отношению к Франции обязательств, которые могли ограничить свободу внешнеполитического маневра, однако по мере приближения к 1914 году его настрой на усиление l’Entente cordiale («Сердечного согласия») – Антанты – укреплялся и в итоге стал рассматриваться им как единственный выход.

Союз с Францией повлиял на расстановку военно-морских сил Великобритании. В начале XX века в Британии преобладало три точки зрения относительно распределения ограниченных военно-морских ресурсов. «Средиземноморская школа» считала, что в связи с большим значением для торговли Средиземного моря, через которое после открытия Суэцкого канала проходило больше четверти британского импорта и почти 30 % британского экспорта, необходимо было укреплять ВМС в этом регионе, включая развитие военно-морских баз в Александрии, на Мальте, Кипре и в районе Гибралтара. «Ла-маншисты», напротив, были уверены, что, исходя из отношения полученных стратегических преимуществ к затраченным ресурсам, усиление Средиземноморского флота Британии невыгодно в отличие от сосредоточения сил около метрополии. Представители третьего направления – «отзовисты» – выступали за полный вывод ВМФ из Средиземного моря с обеспечением контроля над Гибралтаром, Суэцким каналом, а также коммуникациями вокруг мыса Доброй Надежды в случае начала войны. После изучения в январе 1912 года проекта флотской новеллы Германии Черчилль пришел к выводу о необходимости перевода в Северное море как можно больше сил для противостояния Флоту открытого моря. В этом отношении он руководствовался главным стратегическим принципом своего кумира Наполеона: победа над противником обеспечивается за счет создания перевеса сил на решающем участке фронта. «Разбрасывание сил, растрачивание денег, организация пустых парадов с участием дурацких суденышек в редко посещаемых водах – вот некоторые составляющие той политики, которая через экстравагантность ведет к поражению», – объяснял он свои взгляды.

Черчилль предложил одновременно с активным строительством новых судов максимально усилить один регион за счет ослабления других. Для этого следовало, во-первых, сократить силы доминионов. «Каждый в отдельности флот доминионов слаб и даже смешон, et praeteria nihil[10], – писал Черчилль премьер-министру. – Но собранные вместе они могут представлять такую силу, которой ни одна европейская держава не сможет противостоять без разделения своих флотов в домашних водах». Во-вторых, принести в жертву Средиземноморский флот. Если первое предложение вызвало возмущение со стороны руководства доминионов, то второе – подверглось суровой критике в Лондоне. Для Черчилля волнительная среда борьбы, споров и преодолений была родной. Он достаточно легко смог сломить сопротивление доминионов и с открытым забралом устремился в бой с противниками своей Средиземноморской стратегии в Уайтхолле. Политик-практик, он отчетливо понимал, что в изменившихся условиях нельзя быть сильным везде, для достижения победы необходимо чем-то жертвовать, стягивая все силы и ресурсы на ключевое направление. Когда ему возражали, что Средиземноморье является «сонной артерией империи» и потеря этого региона недопустима, он парировал – «глупо потерять Лондон и сохранить Египет». Союз с Францией позволял разделить контролируемые зоны, оставив за собой Северное море и доверившись партнеру в Средиземном. Когда ему указали, что зависимость от французов «невыносима большинству англичан», он призвал умерить гордость. В итоге пусть не в полной мере, но Черчиллю удалось добиться принятия своей точки зрения. Основный приоритет был отдан Северному морю, а в отношении Средиземноморского флота вводился однодержавный стандарт, означавший, что британские ВМС не должны уступать флоту сильнейшей морской державы этого региона. Учитывая, что Франция не относилась к числу предполагаемых противников, названный стандарт распространялся в первую очередь на флоты Австрии и Италии. Осенью 1912 года Франция объявила о передислокации шести судов Атлантического флота в Средиземноморье. Королевский же ВМФ отправился на север. Тирпиц с иронией отреагировал на эту военно-морскую рокировку, назвав концентрацию британского флота в Северном море «козырной картой, которая выпала нам». Черчилль считал иначе. Если «козырная карта» и выпала, то именно британцам. И заключалась она в том, что отныне взаимоотношения «Британии и Франции становились все ближе и ближе»{109}.

Все усилия Черчилля от технического перевооружения флота до изменения стратегии были направлены на подготовку к возможной войне с Германией. Считал ли Черчилль ее неизбежной? Когда король Испании Альфонсо XIII (1886–1941) во время автомобильной поездки в Эскориал весной 1914 года спросил его: «Вы верите в войну в Европе?» – он ответил: «Иногда верю, иногда нет». Он был один из немногих, кто догадывался, в какую бездну отчаяния, трагедии и потерь для каждой из сторон превратится мировая война, но при этом не испытывал страха перед надвигающимся Армагеддоном и считал, что его страна может и должна дать отпор. «Мир движется к катастрофе и краху, но происходящее вызывает у меня интерес, я возбужден и счастлив, – писал он супруге 28 июля 1914 года. – Не ужасно ли думать подобным образом? Подготовительные мероприятия вызывают у меня восхищение. Я прошу Бога простить меня за подобное легкомыслие». По счастливому стечению обстоятельств вместо привычных летних маневров из-за экономии средств в самый разгар внешнеполитических обсуждений во второй половине июля 1914 года проходила тестовая мобилизация 3-го флота, входившего в состав Флота метрополии. В мероприятии также приняли участие отдельные суда 1-го и 2-го флота, также входивших в состав Флота метрополии. В понедельник 27 июля мобилизационные мероприятия должны были подойти к концу и начаться рассредоточение сил. В воскресенье, надеясь, что обстановка нормализуется и мирового пожара удастся избежать, Черчилль вырвался на побережье в Кромер, графство Норфолк, где отдыхала его семья. Однако, получив новости, что ситуация обостряется, он в срочном порядке вернулся в столицу. Пока он был в пути, Баттенберг взял на себя смелость и отменил предстоящее рассредоточение Флота метрополии. Это было своевременное и мудрое решение. Надеясь умерить пыл немцев, Черчилль предложил опубликовать в газетах приказ о прекращении рассредоточения флота. Кабинет предложение первого лорда одобрил, но остановить катастрофу это не смогло. На следующий день, 28 июля, Австрия объявила войну Сербии. Началась мировая война, о чем в Белграде, Вене, Лондоне, Берлине, Париже, Брюсселе и Санкт-Петербурге пока не догадывались. Черчилль тем временем активно готовился к началу противостояния. Вечером того же дня он сообщил королю, что 1-й флот отправлен на север на базу Скапа-Флоу (маневр успешно завершился 30-го числа), 2-й флот сосредоточивается в Портленде, противовоздушная оборона у эстуария Темзы укреплена, а также усилены меры безопасности у нефтяных резервуаров, складских помещений и хранилищ угля.

На заседании правительства 1 августа Черчилль поднял вопрос о мобилизации Королевского флота. Это предложение вызвало острую дискуссию и в итоге было отклонено. Подобная реакция в свете происходящих событий может вызвать удивление. На самом деле она была закономерна. Антивоенные настроения преобладали в Сити, да и среди министров далеко не все считали, что следует вступать в войну с Германией, если рейх нападет на Францию или Бельгию. Причем если в случае с Францией речь шла о союзнике, то согласно решению 1839 года Бельгия была нейтральным государством, одним из гарантов нейтралитета которого являлась Британия. Однако некоторых министров эти обстоятельства не смущали, и они считали, что войну в Европе не обязательно нужно воспринимать как британскую войну.

Вечером Черчилль находился в Адмиралтействе. На 23.00 у него была назначена встреча с премьер-министром. Пытаясь скоротать оставшееся до аудиенции время, он решил сыграть в бридж с навестившими его Ф. Э. Смитом и Максом Эйткеном (1879–1964)[11]. Когда карты были розданы, секретарь принес телеграммы из Форин-офиса. Взяв первую из них, Черчилль прочитал вслух: «Германия объявила войну России». По словам Эйткена: «Уинстон не был расстроен, не был обрадован,