Мария-Антуанетта. Верховная жрица любви - Наталия Николаевна Сотникова

изгнана из штата Мадам Аделаиды и удалена от двора за то, что снабжала ее книжонками непристойного содержания. Играли в «войну шлепков», жмурки и прятки, ночное развлечение с сильно фривольным оттенком.

Правила были простыми. Местом действия избрали версальский бальный зал на открытом воздухе с его купами деревьев. Выбирали короля, который восседал на троне из папоротника, чаще всего это был граф де Водрей, любовник Габриэль де Полиньяк. Он подавал сигнал, и женщины разбегались по зеленым укрытиям, поджидая мужчин, которые придут их искать в вечерних сумерках. Обычно в темноте женщина видела только неясный силуэт. Если король приказывал, то игра быстро останавливалась, но это случалось редко. Зачастую он засыпал, и мужчины не удовлетворялись тем, чтобы просто найти беглянку. Еще более двусмысленной становилась ситуация, когда женщину находили двое мужчин. После того, как гости рассеивались по зарослям, они затем в полной темноте потихоньку направлялись в свои покои. Отсюда пошли слухи, что королева сама как безумная или вакханка носилась по зарослям. Мода на рискованную игру быстро распространилась в поместьях придворных. Зато это дало обильную пищу для потока памфлетов и скабрезных картинок, изображавших лесбийские связи королевы со своими фаворитками.

Шуточки, практиковавшиеся присутствующими, также зачастую были, что называется, «на грани». Как-то королева спросила у престарелого маршала, который имел обыкновение разговаривать на одну-единственную тему, о двух лошадях, которыми он пользовался на полях сражений. Как-то Мария-Антуанетта спросила у него:

— Сударь, которой из двух вы отдаете предпочтение?

— Мадам, — с комичной серьезностью ответил старый вояка, — если я в какой-нибудь день сражения вскакивал на свою гнедую, я уже не спешивался, чтобы вскочить на пегую. И если я сидел на пегой, я уже не сменил бы ее на гнедую.

Несколькими минутами позже зашел разговор о двух придворных красавицах.

— Сударь, — спросила королева у графа де Водрея, — которой вы отдаете предпочтение?

— Мадам, — ответил граф серьезно, подражая маршалу, — если в какой-нибудь день сражения я вскакивал на…

— Довольно, довольно! — вскричала королева, заливаясь смехом, который разделили все присутствующие.

Старая придворная гвардия ополчилась против салонов де Ламбаль и де Полиньяк, которые столь охотно посещала Мария-Антуанетта. По обычаю, королева сама должна была «держать двор», приходить к кому-то считалось ниже ее достоинства. Но та лишь смеялась:

— Здесь я больше не королева; здесь я сама.

Принцесса де Ламбаль, раздраженная щедрыми благодеяниями для Полиньяков, тоже начала просить милостей, если не для себя лично, то для родных. Ее свояк, герцог Орлеанский, более популярный, нежели король, считал, что его незаслуженно устраняют от государственных дел, и принцесса выпросила для него губернаторство Пуату. Она же выбила пенсию для племянницы своего свекра, графини де Ламарш, которую бросил муж, — 50 тысяч ливров. Двор опять пришел в негодование — пенсию такого размера назначали лишь вдовам принцев крови.

Принцесса устраивала в своем особняке сверхэксклюзивные ужины, притягательность которых заключалась в том, что их непременно почтит своим присутствием королева. Однако, будучи вдовой и пленницей этикета, Мари-Терез могла приглашать на них исключительно дам. На этих ужинах царила смертная тоска, а потому королева старалась как можно скорее сбежать оттуда. Утверждали, что Мария-Антуанетта не раз со вздохом изрекала:

— Напрасно я повысила принцессу де Ламбаль до ее нынешнего положения…

Но тут произошло важное событие, которое стало вехой в супружеской жизни королевской четы: в Париж инкогнито, под именем графа фон Фалькенштайна прибыл брат Марии-Антуанетты, соправитель ее матери, император Иосиф II (1741–1790).

Альковные проблемы королевской четы

Австрийских родственников королевы уже давно волновало то, что Мария-Антуанетта до сих пор не справилась с самой важной задачей королевы: обеспечить династию наследником. Решение этого деликатного вопроса не допускало никакого дальнейшего промедления. Минуло семь лет со дня заключения брака между Людовиком и Марией-Антуанеттой, но потомства у этих молодых и здоровых людей так и не появилось. Придворные, невзирая на высочайший статус своих повелителей, весьма похабно острили по поводу половой ущербности короля, публика попроще с удовольствием читала ходившие по рукам памфлеты и смеялась над скабрезными картинками, а чернь тихо роптала, что австрияки подсунули их королю негодную жену. Поведение королевы совершенно откровенно говорило о том, что она презирает своего мужа. Всеобщим достоянием стала история о том, как она во время придворного ужина в покоях короля развлекалась тем, что катала шарики из хлебного мякиша и бросала их в лицо мужа. Людовик долго терпел это, но, в конце концов, обратился к военному министру графу де Сен-Жермену с вопросом:

— Как бы вы повели себя во время кампании под градом снарядов?

Ответ оказался весьма двусмысленным:

— Государь, я бы заклепал дуло пушки!

Эти слова прозвучали обидно не только для короля, его супруге пришлось разделить это унижение.

Проблема легкомысленности дочери и отсутствия у нее детей неотступно преследовала императрицу Марию-Терезию. Дело грозило разводом на весьма неприятном основании, так что любовно построенное ею здание этого брачно-политического союза грозило в любой момент рухнуть, погребя под собой ее многие далеко идущие планы. Марию-Терезию чрезвычайно беспокоили сообщения графа де Мерси, что молодая королева проводит свои дни в водовороте развлечений и совершенно невозможно заставить ее внять голосу разума. Мать перестала верить всему тому, что писала ей дочь. Императрица требовала от нее образумиться и продолжала засыпать советами. В частности, Марии-Терезии приписывают такое письмо, подлинник которого не сохранился:

«Поскольку у вас теперь склонность к женщинам, надобно ее удовлетворять, но вложить в это постоянство, умеренность и сдержанность. […] Ваш муж не может и никогда не сможет сделать вам детей, несомненно, сие несчастие велико: бесплодная королева без уважения лишена опоры, но сие несчастие поправимо. Надобно поступить как я: взять un faiseur [34] . Выберите, как я выбрала