Бронеходчики. Гремя огнем… - Константин Калбазов

В этот момент один из видимых вдали дирижаблей вдруг начал быстро подниматься вверх.

– Пошли бомбы, – авторитетно прокомментировал это событие летчик, явно намекая на быстрое облегчение аппарата.

И тут же следом земля вздрогнула, чувствительно толкнув в ноги. Затем донесся отдаленный нарастающий грохот. И все тут же оборвалось. В смысле сменилось обычным рокотом канонады, который уже стал привычным фоном.

– Н-да, господа. Двадцать тонн тротила, вываленные практически одномоментно, – это, я вам скажу, не шутки, – отбрасывая в сторону окурок папиросы, подытожил летчик.

– Вы бы поаккуратнее, господин поручик, – приблизившись к окурку и вдавив его каблуком в землю, осуждающе покачал головой Кондратьев. – Нам только пожара не хватало. Степь стоит сухая. Одна искра, и тут начнется филиал ада.

– Прошу прощения. Расслабился как-то вне аэродрома.

– Господин поручик, едут! – подавая знак двум санитарам уносить пехотного офицера, обратился к Кондратьеву старший медбрат.

– Вижу, – устало вздохнул Клим.

К госпиталю приближалась очередная колонна грузовиков с ранеными. По мнению молодого хирурга, их очень много. Однако видавший виды начальник полевого госпиталя, он же ведущий хирург, авторитетно заявлял, что поток раненых достаточно скромен. Доктору, оставившему за своими плечами Великую и Гражданскую войны, есть с чем сравнивать.

Кстати, в последней он был на стороне бунтовщиков. И даже сегодня являлся убежденным марксистом. Правда, при этом выступал против радикальных мер, придерживаясь теории бескровной смены власти и поэтапного движения к коммунистическому обществу, всеобщего равенства и братства. Клим полагал, что это правильно. Вперед, бегом и скачками можно дров наломать. Да таких, что потом потомки и за сотню лет не разгребут.

За первой папиросой последовала вторая. А там подошли грузовики, и откинулись задние борта. Из соседней операционной палатки выглянул начальник госпиталя. Приметил новую партию страдальцев и, присев на лавочку у входа, деловито достал папиросу.

В отличие от Клима, он действовал без суеты, излишнего рвения и самоотверженности. Вроде все делал медленно, но времени на одного раненого у него уходило в полтора-два раза меньше. И перекуры случались регулярно. Еще и чайком побаловать себя умудрялся. И между перевязками обязательно отвлекался: садился, закрывал глаза и расслаблялся. Вот так посидит в полудреме минуту, встанет, вымоет руки и снова за работу. Климу оставалось только с завистью взирать на опытного начальника. Вот молодец, вроде и жилы не рвет, и все же успевает сделать куда больше.

– Клим Сергеевич, халатик бы сменить. Вы ить хирург, а не мясник какой. Чего в кровище расхаживать? И самому срамотно, и раненых пугаете. А им и без того несладко, – недовольным тоном сделала замечание сестра милосердия.

Судя по возрасту, наверняка тоже отметилась в Великую войну. Однако никогда об этом не вспоминает. Или это Климу еще ни разу не удалось поговорить с ней по душам. Признаться, он ее где-то даже побаивался. Строгости ей не занимать.

За сегодняшний день его авторитет как хирурга в ее глазах все же приподнялся. Это было заметно по изменившемуся тону и некоему намеку на уважение. Похоже, в ее понимании этот молодой врач – все же не криворукий коновал.

– Спасибо, Вера Васильевна, – принимая чистую смену, поблагодарил Клим.

Женщина ободряюще улыбнулась, стянула с него изгвазданный халат и скрылась в палатке. Нет, определенно, она к нему благоволит. И если так дело пойдет и дальше, глядишь, еще и за лицо начальствующее примет. А то вроде как и уважительно, по имени-отчеству, и в то же время как с дитем малым.

– Алина?!

Клим как раз завязывал за спиной поясок свежего халата, когда приметил девушку на носилках. Уши – в высохшей и уже шелушащейся крови, на бледном лице – множественные мелкие порезы и бурые разводы, очень похоже, что так же от крови. Поперек живота – повязка из уже грязных бинтов прямо поверх комбинезона. Поле боя вносит свои коррективы. Тут уж не до правильной перевязки. Главное – остановить кровотечение и предотвратить попадание на рану грязи. С остальным и в госпитале разберутся.

Глаза закрыты. Время от времени кривится от боли. Но в сознании. Потому что, едва расслышав его голос, тут же распахнула длинные ресницы и повела взором. Облизнула сухие, бесцветные губы и едва слышно выдохнула:

– Клим…

Вот так и не поймешь, то ли от радости, то ли в удивлении. Н-да. А уж он-то как удивлен. Едва узнав о том, что Дробышева в Монголии, Кондратьев не на шутку разволновался. Но потом из беседы с одним бронеходчиком узнал, что у японцев нет бронебойных средств, способных причинить вред толстошкурым «Богатырям», и успокоился. Как видно, зря.

– Эти носилки сюда! – безапелляционно заявил он, указывая на свою операционную палатку.

Сам прошел первым и сразу же встал к умывальнику справа от входа. С медсестрами у него уже как-то все само собой устаканилось. Каждый был занят своим делом, как в хорошо отлаженном механизме. Пока он приводит себя в порядок для очередной операции, сестры милосердия готовят раненого, подготавливая операционное поле.

– Н-нет…

И откуда только силы взяла, чтобы поднять руки и запахнуть уже взрезанные комбинезон и шелковую комбинацию. В глазах – самая настоящая паника, смешанная с неподдельным стыдом. И природа его стала понятна сразу, едва Вера Васильевна скосила взгляд на все еще отвернувшегося Кондратьева.

– Ну-ну, милая. Не мешай нам. Клим Сергеевич – он не мужчина, а хирург. Хороший хирург. Уж поверь мне, – успокаивающе заговорила она, одаривая девушку своей сердечной улыбкой, которую дарила просто так лишь раненым.

– Н-нет, – вяло, но от этого не менее упрямо мотнула головой Алина. – Т-только не он.

– Полежи, красота. Я сейчас. – Медсестра отошла в сторону и, ухватив Кондратьева за локоть, буквально выволокла его на улицу. – Вы не будете ее оперировать. Мы перенесем ее к Антипу Сергеевичу, – непререкаемым тоном заявила она.

– И что это значит, Вера Васильевна? – вздернув бровь, поинтересовался Клим.

– Дела сердечные…

– Алина – мой друг, а не любовь всей жизни, – покачав головой, перебил женщину Клим. – Мы просто друзья детства.

– Все равно вы не можете оперировать близкого вам человека. Это общепринятое правило.

– Правило, но не запрет. Это во-первых. А во-вторых, ее буду оперировать только я и никто другой. А все ее возражения… Просто делайте свою работу и дайте ей хлороформ.

– Но-о…

– Все, я сказал. Мы теряем время.

– Я вынуждена буду доложить.

– Обязательно. Но сейчас вы выполните свои обязанности старшей операционной сестры. Марш в палатку! – с несвойственной ему строгостью и, чего уж там, решимостью припечатал Клим.

Пришлось вновь становиться к умывальнику, вооружаться мылом и щеткой. К моменту, когда он протер руки спиртом и встал перед операционным столом, воздев кисти вверх, Алина уже спала. Доктор подал знак, и медсестра наконец убрала тампон, прикрывавший рану. Отошел он не сразу, успел кое-где присохнуть. Но для спящей девушки эти манипуляции прошли безболезненно.