Энциклопедия логических ошибок: Заблуждения, манипуляции, когнитивные искажения и другие враги здравого смысла - Иммануил Толстоевский

эпоху интеллектуальное господство города Афины шло на спад, но накопленный к тому времени багаж знаний распространялся с реактивной скоростью.

Возвышение Рима тоже не стало концом древнегреческой культуры. Пока легионы империи властвовали над Средиземноморьем, знать перенимала мифологию эллинов, изучала их литературу, усваивала их философию. Точно так же, как турецкие султаны писали стихи на персидском и арабском, римская элита творила на греческом. Детей учили на классических текстах в оригинале. Например, император-стоик Марк Аврелий написал свое главное произведение «Размышления» по-гречески. Кроме того, он не собирался его публиковать – то есть писал для себя, без намерения перед кем-то повыпендриваться.

История Цицерона, титана искусства риторики, тоже дает нам похожую подсказку: когда тогдашний глава Академии, основанной Платоном тремя веками ранее, приехал с визитом в Рим, Цицерон не стал кичиться своим положением, хотя мог бы заявить: «Я сановник, я могущественный консул!» Нет, он явился к ученому мужу как прилежный и восторженный ученик.

Но самым интересным кажется мне пример, связанный не со знаменитостями, а с безымянными рабами. Римляне были падки на показуху. Однако величайшей драгоценностью, какой только мог обладать богатый и культурный римлянин, был не сундук с золотом, а греческий раб. Гоните прочь из головы все привычные ассоциации со словом «раб»: эти рабы обычно выполняли роль семейных врачей или домашних учителей, жили сравнительно вольготно, а на приемах их представляли гостям, словно оригиналы Моне, и те пускались с ними в философские беседы{37}.

Интересно, каково это – восхищаться тем, кто полностью в твоей власти, и даже ощущать в сравнении с ним некоторую неполноценность?

•••

Короче говоря, этот мир не достался ни Сулейману, ни Александру Македонскому. Но он не достался и Цезарю – Западная Римская империя рухнула. Конечно, рухнула она не в одночасье: то, что называют «нашествием германцев», было скорее демографическим сдвигом, чем одной-единственной войной, закончившейся катастрофой. Все происходило как в замедленной съемке. Греческий язык в западной части империи год от года звучал все реже, а собрания на виллах с обсуждением классических текстов за бокалом вина становились все более и более недоступной роскошью.

Когда в начале VI века Боэций наконец перевел уйму греческой классики на латынь, интеллектуальной среды, где ее могли бы встретить с распростертыми объятиями, уже не существовало. Поэтому значительную часть этих произведений никто, кроме самого Боэция, так и не прочел. А та часть его трудов, что стала достоянием широкой публики, легла в основу светского образования в Европе примерно на 600 лет… До Якова из Венеции. (Конечно-конечно, вы фыркаете, когда слышите «Намык из Анкары», а как «Яков из Венеции» – так сразу овации.)

•••

Яков наткнулся на «утраченные» части «Органона» в подконтрольном Византии Константинополе. Хотя, конечно, ничего и не было «утрачено».

Пока Запад ходил ходуном, в грекоязычной половине старой империи сохранялось античное наследие. Сильная централизованная власть, принявшая христианство, притормозила развитие науки о логике, но по крайней мере труды Аристотеля были доступны в Константинопольском университете. Когда Яков из Венеции перевел эти сочинения на латынь, начался период их «переоткрытия», который продлится около 100 лет.

Сократ и его ученики. Книга избранных мудростей и красот философии (XIII век). Сократ глазами арабов: тюрбаны, вперед!

На наше счастье, Крестовые походы подхлестнули историю. В четвертый раз крестоносцы двинулись «как-то ночью невзначай»[86], намереваясь взять Иерусалим и все на свете, но, лишь перейдя порог, передумали и на всякий случай разграбили главный центр христианского мира. Мало того, они обосновались на территории Византии и создали собственное государство со столицей в Константинополе – Латинскую империю. Так начался процесс, который привел к переезду на Запад множества классиков и специалистов.

В результате этого ускоренного переоткрытия корпус логических трудов разделился надвое. Знания, накопленные до XII века, назвали «старой логикой» (Logica Vetus), а новое собрание – вы знали, вы знали! – «новой логикой» (Logica Nova). В «новой логике» есть один любопытнейший момент: значительная ее часть была переведена не с греческого, а с арабского и содержала множество оригинальных комментариев. Наконец-то мы добрались до «наших» краев…

Исламский мир и темные века

Это замечание – что наследие древних греков сохранили и даже развили именно мусульмане – в Турции можно услышать довольно часто. И хотя подробности обычно опускаются, подтекст ясен: «На Западе сейчас смотрят на нас сверху вниз, но, если бы не мы, там сейчас было бы средневековье, а ночные горшки опорожняли бы с балконов».

В обществах, переживших травму крушения империи (таких, как наше), комплексы – обычное дело. То, что наши деньги после Эдирне[87] превратились в фантики, не мешает нам затевать воображаемые походы. Политический ислам лишь растравляет наши комплексы, а из-за понимания истории, все более оторванного от реальности, нарастают противоречия, которые мы сегодня и лицезреем. Настоящий порочный круг.

•••

Ирония в том, что, если бы исламские мыслители, которых наши правые (в первую очередь) поднимают на щит в своей борьбе за самобытность, жили сегодня, те же правые обвиняли бы их в «низкопоклонстве перед Западом».

Возьмем хотя бы аль-Фараби: он родился в Центральной Азии, жил в Багдаде, испытал влияние эллинистической Александрийской школы, что в Египте. То ли тюрок, то ли перс, писал на арабском. Его герои – греки, часть учителей – сирийцы, а один из самых выдающихся учеников – еврей из Кордовы[88]. Скажите на милость, если бы этот человек жил в наши дни, он что, записался бы в «Серых волков»[89] Партии националистического движения? Лепил бы на свой Fiat Doblò османскую тугру[90]? Между исламской цивилизацией, породившей аль-Фараби и ему подобных, и турецко-исламским синтезом, в котором варимся мы, – непреодолимая пропасть.

Те, кто бьет себя в грудь и заявляет «Мы потомки Фатиха!», тоже садятся в лужу. Тот, кого вы называете Фатихом, – султан Мехмед II Завоеватель, покоривший Константинополь в 1453 году, – воспитывался не только на Коране, но и на рассказах о походах Александра Македонского, и на «Илиаде», и на «Шахнаме». Больше того, он прекрасно знал языки, так что мог читать эти произведения в оригинале.

И известно, что он сделал с туркменскими беями и их имуществом. Если бы он сейчас подался в политику, не видать бы ему голосов. «Где патриотизм, где национальные интересы?» – пеняли бы ему. Впрочем, Фатих бы и не стал клянчить у нас голоса…

Так что же надстроили исламские мыслители над писаниями Аристотеля? Они просто «наложили кучу поверх кучи господина», как в фильме «Благородный Фейзо»? И да, и нет.

Исламский мир познакомился с греческим наследием в области риторики и логики в IX веке благодаря ближневосточным христианам. После знакомства потребовалось немало времени, чтобы заполнить эту тысячелетнюю пропасть и добавить оригинальные трактовки.

Например, Ибн Рушд из Андалусии, известный как «Комментатор» – за то, что перевел и прокомментировал труды Аристотеля, – жил в те же годы (1126–1198), когда Яков из Венеции занимался своей переводческой работой в Стамбуле. Ибн Сина, известный также как Авиценна, крупнейший специалист Востока по Аристотелю, жил всего лишь веком раньше, а западный религиозный мыслитель Фома Аквинский, соединивший христианство с античной философией, – веком позже.

То есть освоение наследия Аристотеля в этих разных регионах (Андалусия, Италия, Иран) произошло довольно поздно и почти синхронно. Европа барахталась в темных веках, а исламский мир столетиями двигал вперед философию? Нет, такого не было. Будь разрыв настолько велик, было бы невозможно объяснить, как Европа позднее совершила настоящий научный скачок.

Конечно, исламский мир не монолитен – он вмещает различные школы мысли. Самая интересная для нас – аристотелевская традиция, идущая от аль-Кинди (IX век) до Ибн Рушда (XII век). Я говорю «аристотелевская», но имею в виду неоплатонизм. Аль-Кинди, считающийся отцом арабской философии, не мог примирить политеизм древних и ислам, поэтому сосредоточился на мистицизме и концепции единства в неоплатонизме, а также провел связь с суфизмом. Это стало возможным благодаря исламизации Египта и быстрому переводу на арабский наследия неоплатоников из Александрийской библиотеки.

Этот процесс донес до исламских мыслителей произведения наподобие «Органона»: они, конечно, не имели ничего общего