Пятое Евангелие - Йен Колдуэлл

– Святой отец, вы очень хорошо говорите по-итальянски!

Я потащил Петроса на улицу, прежде чем успел сказать что-нибудь такое, о чем впоследствии пожалел бы.

– А теперь куда мы идем? – спросил сын. – Можно нам чего-нибудь поесть?

Я так и не накормил его нормальным завтраком. Разве что София его чем-то угостила, еще у Лео…

– Скоро, – пообещал я ему. – Но сначала нам нужно сделать кое-что очень важное.

Я не приходил в квартиру Уго уже несколько недель. Когда мы молча встали перед дверью, Петрос посмотрел на меня, удивляясь, почему не стучим. Он не видел того, что увидел я. На двери были следы лома.

Кто-то пытался влезть в квартиру, но Уго добавил к основному еще и пару висячих замков. В отличие от двери нашей квартиры, эта не поддалась.

Я отпер ее ключами, которые отдал мне Уго, чтобы я присматривал за квартирой, пока он в Турции. Петрос помчался внутрь, и я бросился его догонять, но внутри никого не было. Квартира выглядела так же, как в мой последний визит.

– Доктор Ногара? – протяжно позвал Петрос.

– Его здесь нет, – сказал я. – Мы просто ищем одну вещь, которая ему принадлежит.

Будет еще время объяснить. Петроса я попросил посидеть в гостиной, пока не вернусь. Неизвестно, какие эмоции на меня здесь нахлынут.

Скромное ложе, где спал Уго Ногара, отгораживали восточные ширмы. Импровизированную спальню наполняла особая грусть, которая свойственна этой стране. Священников призывают не накапливать материальных благ, так что клирик даже самых изысканных привычек обычно живет в безликой комнате со взятой напрокат мебелью. У римско-католических священников дело обстоит еще хуже. Стен не оживят одинокие фотографии, без жен и детей. На полу не валяются резиновые игрушки и башмачки размером с кулак. Шкафы стоят словно полуголодные, из них не выпирают ни разноцветные курточки, ни миниатюрные зонтики. Вместо этого католические священники хранят вырезки из газет и открытки с известными местами, которые они посещали как туристы или как паломники во время положенных им недель отпуска. С Уго как мирянином дело должно было обстоять иначе. Но, глядя на его комнату, никто бы об этом не догадался.

В мусорном ведре скопились бутылки из-под граппы «Юлия». На фотографиях не было и следа простых человеческих радостей, одни монументы из Эдессы, и без Уго на переднем плане. Единственный признак, что здесь некогда обитала живая, энергичная душа, – книги, горой наваленные на столе, от которого отодвинули стул. Казалось, что увлеченный работой Уго отошел на секунду открыть дверь и вот-вот вернется. Под столом я различил скругленные края железного сейфа.

Но прежде чем наклониться к нему, я закрыл глаза и почувствовал, как меня тянет знакомое чувство. Такое же ощущение жизни, тепло неоконченного дела оставил после себя отец.

Открыв глаза, я увидел пробковую доску, которую Уго повесил на стену. На доску же приколол составленную им схему. Она напоминала кадуцей: две змеевидные линии, переплетенные одна вокруг другой. Одна была подписана «Добрый пастырь», вторая – «Агнец Божий». Около каждой петли приводились евангельские цитаты.

Эти слова потрясли меня, они словно пробили во мне пустоту. Первый раз, когда Иисус появляется в Евангелии от Иоанна, Он называется Агнцем Божиим. Ни одно другое Евангелие так не называет Иисуса, но смысл выражения очевиден. Во времена Моисея, в конце Десяти казней египетских, Бог защитил иудеев от Ангела смерти, велев им заколоть агнца и помазать его кровью каждую дверь, которую ангел должен был миновать. Позже Бог спасал свой народ при помощи нового Агнца: Иисуса. Своей смертью Иисус спас нас в духовной жиз ни. Здесь Иоанн добавляет вторую метафору. Его Иисус говорит: «Я есмь пастырь добрый: добрый пастырь полагает жизнь свою за овец». Пастух упомянут и в других Евангелиях, как символическая фигура, которому в радость спасение потерянных овец, но у Иоанна Добрый пастырь другой. Он спасает свое стадо, умирая. Жуткая схема. Леденящая душу. Агнец и Пастух встречаются в смерти. Умирает один человек, чтобы остальные могли жить. Мне показалось зловещим предзнаменованием, что эта мысль занимала Уго как раз перед смертью. Вспомнилось электронное письмо, которое он мне послал. Уго просил о помощи, а я не протянул ему руку.

Я слышал, как Петрос на кухне роется в холодильнике в поисках еды, но не нашел в себе сил велеть ему прекратить. Много лет назад Мона вернулась домой и рассказала, что в гериатрической палате умер старик. Она страшно страдала и почему-то винила себя. Неправильно прописанное лекарство. Неудачное вмешательство. Но ни один человек во время смены моей жены не умер оттого, что просил ее о помощи, а она отказала.

Я опустился в кресло Уго. И вдруг услышал крик. Петрос!

– Что случилось? – Я рванулся на кухню.

Сына не было.

– Петрос! – заорал я. – Ты где?

Из-за дальней ширмы высунулась голова.

– Смотри! – воскликнул Петрос.

Я обессиленно опустился рядом с ним, не зная, что думать. За ширмой скрывалось большое западное окно, выходящее на биб лиотечный дворик. Петрос стоял у окна, держа кусок сала из холодильника.

– На что смотреть? – спросил я.

Он показал на пол. Там клевала принесенное Петросом сало маленькая птичка. Скворец.

– Взял и внутрь залетел! – торжествующе сказал Петрос.

Но он лгал. Ручка на раме была повернута. Окно он открывал сам.

– Закрой, – сурово сказал я, чувствуя близость чего-то ужасного, которого едва удалось избежать. – Никогда больше так не делай!

До каменного двора – тридцать футов вниз. Меня трясло от этой мысли.

– Я не открывал! – сердито возразил Петрос.

И, привстав на цыпочки, поднял руку, чтобы доказать. До ручки он не дотягивался на несколько дюймов.

Тут я заметил, что под ногами сына лежат осколки стекла. Окно около ручки оказалось разбито.

– Это птичка сделала? – спросил я.

Но ответ уже знал и сам.

– Нет, – сердито сказал Петрос. – Уже было разбито.

Передняя дверь не поддалась, когда ее взламывали. Значит, кто-то проник в квартиру через окно.

Я снова глянул на виднеющийся внизу дворик. Тридцать футов. Не представляю, как это можно сделать.

– Стой, где стоишь, – велел я Петросу. – И ничего не трогай!

Вернувшись в комнату, я понял. Не Уго оставил беспорядок на этом столе. И стул отодвинут не просто так.

Присев, я увидел на железном сейфе следы взлома.

Правда, против такого сейфа ни у одного лома не было шансов. Он весил как человек и прикручивался к полу.

Шифром служил стих из Библии, которым Иисус провозглашал институт папства: первое Евангелие, шестнадцатая глава, восемнадцатый стих. «Ты – Петр, и на сем камне Я создам Церковь Мою, и врата ада не одолеют ее». Механизм поизносился, но по-прежнему работал мягко, а петли поворачивались без звука. Уго купил сейф, чтобы сохранить в безопасности манускрипты для своей выставки, и он хозяина не подвел.