Не совсем мой, не совсем твоя - Татьяна Воронцова

Ник говорил по телефону. Снова с этой женщиной, Каталиной. Больше он никому не звонил, и Ксения не сумела скрыть удивления:

– Мачеха… А твоя мать? Ты так и не сказал, что с ней…

– Несчастный случай.

– О!.. Извини.

– Ничего. – Он бросил на нее быстрый взгляд исподлобья. – Теперь самое время спросить об отце.

– Уже боюсь. – Ксения помедлила. – Он жив?

– Увы, нет. Обширный инфаркт. Три года назад.

– Господи!

– Да. Теперь у меня есть только Каталина. А у нее есть только я. – С натянутой улыбкой он развел руками. – Так сложилось.

– Ник. – Ксения смотрела на него во все глаза. – Я тебя не оставлю. То есть, конечно, если ты…

Он встал, подошел к ней вплотную, ласково провел рукой по ее мокрым волосам.

– Не нужно обещаний, милая. Ты и так делаешь для меня слишком много.

– Ничего я не делаю! – запротестовала она. – Ты сам говорил…

Машинально она подняла голову, чтобы заглянуть ему в глаза, и он тут же поцеловал ее, оборвав на полуслове. Сползающий с плеч махровый халат… отброшенная в сторону расческа… Завтра на голове будет черт знает что. Сказать ему? Глупости… Он только усмехнется, опрокидывая ее на измятые подушки, и станет еще более ненасытным.

– Нет, погоди! Не так быстро!

– Собираешься учить меня, девчонка?

– Но я не… ох…

– Только попробуй сказать, что я делаю что-то не так.

– Все так… пожалуйста, делай это почаще.

Секс по утрам и вечерам, хорошее настроение в течение целого дня – раньше в ее жизни ничего подобного не было. Да и не могло быть, учитывая ее привычки и образ жизни. Вот только его прошлое… все эти страшные потери и долговые обязательства… Расскажет ли он наконец, что произошло?

Ясный субботний день. День накануне отъезда. Взявшись за руки, они гуляют по набережной Монтебелло, где букинисты под навесами и прямо под открытым небом торгуют старинными и современными гравюрами, книгами и картинами. Отсюда же открывается великолепный вид на Нотр-Дам.

Ксения останавливается, чтобы сфотографировать южное окно-розетку. Витраж XIII века изображает Христа в окружении апостолов и мучеников, благословляющего как мудрых, так и неразумных дев. Очень символично… Тем временем Ник рассказывает ей о вкладе, который внес в строительство собора Виолле-ле-Дюк.

– …центральный ярус с ажурным окном-розеткой, а выше, видишь – галерея из узких, переплетающихся аркатур, объединяющая две боковые башни, которые, кстати говоря, так и не были завершены… именно здесь Виолле-ле-Дюк дал волю воображению: он создал ирреальный мир химер – гротескных фигур чудовищных монстров и птиц, иронично взирающих с высоты на копошащееся внизу человечество.

– Ник, – внезапно произносит Ксения.

– Что?

– Как ты думаешь, мы сможем быть вместе?

Он смотрит на нее не мигая. Делает шаг, еще шаг и медленно наклоняется к ее лицу. Его поцелуй с легким привкусом табака кажется ей неописуемо сладким. И в то же время именно этот искусный поцелуй пробуждает в ее душе самое недостойное из чувств – ревность. Мы вернемся в Москву, и он снова окажется в постели Илоны. Снова будет целовать ее (пусть не так же точно, но все же!) и раз за разом доводить до оргазма… Боже! Это невыносимо.

– Мы и так вместе, Ксюша.

– Не совсем, – произносит она с печальной улыбкой.

И минуту спустя уже жалеет о своих словах.

Разжав объятия, закуривая на ходу, Ник направляется к мосту. Его неторопливая походка исполнена достоинства. А что остается делать? Только идти вот так, с развернутыми плечами и приподнятым подбородком, зная, что вслед тебе смотрит НЕ СОВСЕМ твоя девушка, которой ты готов отдать всего себя. Всего, но НЕ СОВСЕМ.

Он стоит, облокотившись на каменный парапет моста, и сосредоточенно курит сигарету, не обращая внимания на заинтересованные взгляды проходящих мимо женщин. Ксения подходит и останавливается в двух шагах. Глядя вниз, на мутные воды Сены, оба молчат, сознавая бессмысленность всяких слов.

* * *

Монмартр. Узкие улочки, маленькие магазинчики, бесчисленные кафе… вращающаяся карусель, сахарные купола базилики Сакре-Кер… А лестница, знаменитая лестница – кого там только нет! Безработные художники с папками на коленях, легкомысленные студенты, любознательные туристы. Сидя на ступенях, они болтают, рисуют, курят, едят, читают газеты, убивают время.

Солнышко пригревает совсем по-летнему, так что Ник сбрасывает с себя куртку и перевешивает через плечо. Его темно-синяя рубаха в тонкую полоску полощется на ветру. Ксения раздеваться опасается, все-таки начало апреля. В Москве сейчас в лучшем случае плюс восемь, все ходят в демисезонных пальто и грустно вздыхают, если забывают дома перчатки.

– Конец XIX века, византийский стиль, – говорит Ник, стоя у подножия лестницы и почтительно разглядывая высящуюся на холме базилику. – Центральный купол на высоком барабане и вокруг него четыре небольших – явно восточного происхождения… Там, с другой стороны есть еще колокольня высотой 84 метра с одним из самых больших колоколов в мире. Он называется «Савоярд» и весит 19 тонн.

Ксения слушает и не слышит. В голове ее безостановочно крутятся слова, которые прозвучали час назад на мосту.

– Ты бывал здесь раньше?

– Да.

– С подружкой?

– С сестрой.

– О! Так у тебя есть сестра?

Пауза и затем:

– Была.

Холодный пот на лице. Стук в висках.

– Неужели и она тоже…

Короткий кивок. Голос, упавший до шепота:

– В сентябре прошлого года. Она долго болела… Инфаркт у отца случился после того, как ей поставили точный диагноз.

– Что за диагноз?

– Лейкемия. С начала февраля до начала июня – ровно четыре месяца я провел с ней вместе в одной из лучших швейцарских клиник. И когда они сказали, что не могут помочь ей жить, мы остались, чтобы они помогли ей умереть. В этой клинике разработаны специальные программы для безнадежных больных – методики, аналогичные методикам доктора Левина и доктора Кюблер-Росс. Слышала о таких?

– Читала кое-что.

– Значит, ты понимаешь.

Я не молю Тебя дать мне убежище от бед;

дай лишь бесстрашие, чтобы лицом к лицу

их встретить.[6]

– Ник, я хочу спросить.

– Спрашивай.

– Эта девочка, твоя сестра…

– Дочь Каталины. Лада.