Власть и масть - Евгений Сухов

– Как вы себя чувствуете, Настя? – заботливо спросил врач.

– Уже лучше.

Если применять цветовую гамму к голосам, то иначе как тусклым его не назовешь.

Доктор удовлетворенно кивнул:

– Скоро совсем пойдете на поправку. Вам повезло, что мозг не задет. Могло быть хуже. А волосы… Новые отрастут, еще лучше! Я вас оставлю на некоторое время, это сотрудник милиции, он хочет задать вам несколько вопросов, – и, повернувшись к Вандышеву, строго предупредил: – Не более десяти минут.

– Разумеется, – охотно отозвался Дмитрий Вандышев. Когда за доктором закрылась дверь, он спросил у Анастасии, кивнув на свободный стул, стоящий около окна: – Разрешите присесть?

– Присаживайтесь, – едва прошелестели сухие губы. – Вы из милиции?

– Я старший оперуполномоченный Вандышев Дмитрий Васильевич. Я пришел по вашему делу… Вы помните, что с вами произошло?

Образовалась пауза, которая, казалось, грозила перерасти в вечность. В уголках крупных глаз блеснула влага, слегка прикусив губу зубами, девушка отвечала:

– Я не помню, что произошло со мной. Очнулась уже в палате.

– Но вы, наверное, помните, куда направлялись?

Подбородок слегка дрогнул, – некоторое усилие памяти, и девушка произнесла:

– Я собиралась поехать к маме.

– Но вы оказались далеко от места посадки пассажиров. Как вы оказались на пустынном перроне? Ведь там останавливаются только товарняки.

В какую-то минуту взгляд Анастасии сделался сосредоточенным, в зеленых глазах появился смысл, но уже в следующую секунду она произнесла в отчаянии:

– Я не помню.

– А вы хотите вспомнить?

– Хочу.

– Вы не будете против, если вас подвергнут гипнозу?

– А это не опасно для здоровья?

– Его будет проводить ваш лечащий врач.

– Тогда я согласна. Только, пожалуйста, не сообщайте о моем положении маме, – ровные зубы прикусили нижнюю губу. Слезы были побеждены. – Не хочу ее расстраивать.

– Кому можно сообщить о вашем местонахождении? – сочувствующим тоном спросил Вандышев.

– Больше некому… Хотя… сообщите Кириллу Глушкову… Это… мой хороший знакомый. Я перед ним очень виновата. Мне бы хотелось, чтобы он меня простил.

Достав блокнот с ручкой, Вандышев спросил:

– Вы знаете его адрес?

– Он живет на улице Народного ополчения, шестнадцатый дом. – Отвернувшись, добавила: – Я бы очень хотела его увидеть.

* * *

В одиночестве есть свои плюсы. Например, можно пройти через всю комнату в ботинках, чтобы забрать со стола мобильный телефон. Можно плюхнуться в кресло с бутылкой пива в руках, и никто не будет досаждать тем, что напитком легко испортить дорогую ткань. Можно возвращаться когда угодно и откуда угодно, и никто не спросит, где ты был и почему не позвонил.

И все-таки одному было скучновато. Привыкаешь к бабам, будь они неладны!

Заняться было нечем, разве что включить телевизор и тупо упереться в экран. Секунду Кирилл Глушков колебался. А ну его к лешему! Развернув газету, принялся читать.

Телефонный звонок в абсолютной тишине всегда кажется нахалом. Беспардонно вторгается в подкорку, норовя нарушить ход мыслей.

Подняв трубку, Кирилл проговорил, стараясь спрятать накатившее раздражение:

– Слушаю.

– Кирилл?

– Он самый. С кем имею честь?

– Это Вандышев.

– И что?

– Я от Анастасии. Вы только не волнуйтесь, сейчас она находится в Первой городской больнице, у нее черепно-мозговая травма.

Внутри словно разорвался огненный шар.

– Что у нее?

– Черепно-мозговая травма. Но критическая ситуация прошла. Состояние стабильное. Она сказала, что хотела бы видеть вас…

Не дослушав, Глушков бросил трубку телефона и заторопился к выходу.

Еще через час он был в нейрохирургическом отделении. Прошел по длинному коридору, волнуясь, остановился перед палатой. И, преодолевая пугающую неизвестность, распахнул дверь.

Неподвижная, с перебинтованной головой, Анастасия напоминала окуклившуюся бабочку. В ней не было ничего от той задорной девушки, которую он знал. Даже глаза, всегда наполненные волнующим светом, как-то померкли и теперь блекло взирали на него, нерешительно застывшего у самой двери.

– Как ты? – выдавил Кирилл. И тотчас укорил себя за вопрос. Прозвучало глупо? Как может чувствовать себя человек с травмой черепа? Но следовало с чего-то начинать разговор.

В ответ губы вымученно раздвинулись, изобразив нечто похожее на улыбку.

– Мне обещали, что все будет хорошо… А ты проходи.

Фомич согласно кивнул и нерешительно прошел. Видно, так бойцы продвигаются по минному полю, предчувствуя возможные неприятности. Но ничего, как-то добрался, скромно устроившись на краешке стула.

– Как же это произошло? – Кирилл не сумел скрыть нарастающей горечи.

И опять понял, что вопрос был задан напрасно. В уголках девичьих глаз блеснуло страдание.

– Не знаю… Я ничего не помню. Меня уже спрашивали об этом… из милиции. Я так рада тебя видеть, у меня ведь, кроме тебя и мамы, никого нет.

Кирилл невольно закусил губу, как бы самому тут не разрыдаться. Не так часто женщины делали ему подобные признания.

– У меня тоже.

– Ты меня не бросишь?

– Что же ты за глупости такие говоришь? – пожурил Кирилл.

– Я ведь сейчас такая некрасивая, ты только посмотри. У меня даже волос нет.

Кирилл Глушков ответил не сразу, следовало перебороть горестный комок, вдруг подступивший к самому горлу, и не выдать себя дрогнувшим голосом. На это требуется время.

– Ты у меня самая красивая… И не надо так больше говорить… А волосы, они отрастут. А потом я заметил, что у меня тоже пошли залысины, – ткнул он себя в висок. – Тебе лысые нравятся?

Девушка улыбнулась:

– Это тебя просто неровно постригли.

Дверь распахнулась, и в палату вошел посуровевший начальник отделения.

– Молодой человек, вам же уже сказали, что больная еще слабая, так что прошу покинуть помещение.

– Извините меня, доктор, – поднялся Кирилл. – Я ухожу.

– Я буду тебя ждать, – будто бы издалека прозвучал голос Анастасии.

– Мы будем вместе, – уверенно пообещал Кирилл. – Ты скоро поправишься.

1944 год, апрель

За свои пятьдесят пять лет более удивительной встречи Томас Тенсон (или заключенный Дахау под номером 143/SR857) припомнить не мог. Ему, конечно, приходилось наблюдать высокое начальство, не однажды наведывавшееся в лагерь, но чаще всего из строя заключенных, где стояли такие же обреченные, как и он сам. Один раз он даже видел начальника VI управления РСХА Вальтера Шелленберга, приезжавшего с инспекцией в лагерь. Среди сопровождавших его офицеров тот выделялся своей вызывающей молодостью и невероятной хмуростью, что весьма соответствовало общему настроению в лагере.