Пороки - Евгения Савченко

— Что бы я ни делал, я всё равно люблю тебя… — Тяжелый шепот заставил блондинку улыбнуться. Она выпустила из рук его пряди, с желанием потянув Юлия за ремень. Оба они повалились в траву, пачкая одежду осенними листьями.

Когда Сатира стянула с него френч, я отвернулась и медленно пошла прочь, оставляя согретых присутствием друг друга любовников в невысоких зарослях папоротника.

«Не хочу доставлять им удовольствие любви при публике» — подумала я. — «Не в этот раз».

Кто-то, возможно, поймал лопоухую кошку, кто-то был расстроен своей неудачей. Некоторые и вовсе отказались от затеи заполучить Тотем. Наркоман, возможно, вдыхал новую дозу своего белого божества, за моей спиной уже слышались нарастающие стоны счастья. А я вдруг вспомнила о комфортной и такой понятной Никки, чьё присутствие ещё недавно так раздражало меня. Я начинала жалеть о том, что не послушала её в первый же день нашего появления в Доме, Где Никогда Не Запирается Дверь. И от этого на душе становилось ещё более гадко.

18 октября

Осуждающие взгляды мёртвых птиц смотрели на нас с неким призрением. Или, может быть, они просто завидовали тому, что мы чуть более свободны, чем они. Подвешенные к потолку за лапки, безвольно распустив крылья в последнем порыве, они распространяли вокруг себя острый запах загнивающей мертвечины.

Казалось, Юлию тоже страшно было смотреть на потолок. Он почти неподвижно сидел на полу, обняв колени. Отвернувшись лицом в пыльный угол, заросший паутиной.

В этой части заброшенного детского садика я никогда не была. Кафельный коридор и Песочная Комната располагались в левом крыле здания, когда как правое, до сегодняшнего дня, оставалось для меня закрытым.

Это, возможно, когда-то было игровой комнатой. Только теперь жуткие украшения, свисавшие с потолка, создавали тяжелую атмосферу совсем не детских развлечений.

— Зачем ты пришла? — Его голос был резок и груб.

Я оставила право истерить Сатире, ответив приглушенным, спокойным голосом:

— Юлий, объясни мне, что происходит?

Он едва заметно качнул головой:

— Я хочу побыть один, — лица я его видеть не могла, словно со мной разговаривал затылок без эмоций.

— Ты и так всегда один.

Новый вздох, смешанный с тяжелым стоном и разочарованием:

— Кнопка, Кнопка… Милая Кнопка. Я не был один, пока не проснулся рядом с тобой.

— Снова я виновата?

— Нет, что ты, — он безвольно-равнодушно пожал плечами: — Это лишь мои иллюзии, моё не щадящее прошлое. Вечно оно догоняет меня и преподносит жестокие сюрпризы, после которых так трудно снова глубоко и ровно дышать, как и прежде.

— Не ты ли сам говорил мне: ничего не бывает так, как прежде. — Я осторожно дотронулась до его плеча, но он смахнул мою ладонь, отвечая надорванным тоном:

— Не надо.

Тогда, в тупом молчании, я тоже присела на пол возле него и навалилась спиной на его теплую спину. Спустя какое-то время, он снова заговорил, тяжело вздыхая, как если бы воспоминания и правда приносили ему мучительную боль:

— Это даже не мои собственные слова. То, что я сказал тебе о том, что ничто не остается прежним.

— Расскажешь мне?

— Её звали Алисой, — Юлий поднял голову к потолку, глядя мёртвым птицам в глаза: — Она была для меня нечто вроде близкого друга. «Тебе не нужна девушка», — говорила она мне. Зато она говорила много всего интересного. О том, что вертится в её маленькой головке.

— Как давно это было? — Меня расстроила банальность истории. Я ожидала душещипательную эпопею, а это всего лишь была повесть о неразделенной любви.

— Очень давно. Представь: я — обычный человек, не отличающийся от серых прохожих. Человек, не знающий, что жизнь может быть совершенно иной.

— И что же?

— Мы однажды сидели в кафешке друг напротив друга. Она взяла мою руку, как это делают только влюбленные, и проговорила: «Вот видишь. Всегда проще сделать вид, что ничего не происходит. Но не бывает так, чтобы ничего не происходило. Как минимум, что-то меняется в нас самих. Пять минут назад я думала так, теперь — иначе. Я вообще так часто сама себе противоречу. Но это хорошо, ведь это значит, что я живу. Поменять точку зрения очень просто, и в этом нет ничего абсурдного. Сложнее всегда признать. Признать, что ты передумал. Те люди, что всегда придерживаются одного и того же вкуса… Знаешь, они ведь жуткие лгуны. Но через пять минут я могу сказать тебе, что они — гении, индивиды, что только они и правы…». И я верил ей, всегда верил.

— А потом?

— Потом? — Он переспросил так, будто на самом деле не понял, о чем я спрашиваю.

— Что было потом? Почему есть ещё Сатира, я, наверняка, кто-то ещё…

— Ах, вот ты о чем, — Юлий кивнул: — Мне показалось в определенный момент, что она полностью стала управлять мною. Заботиться о моей жизни, о жизни моего брата, о том, чтобы я перестал пить, о работе, друзьях, книгах…

— Ты пил? Алкоголизм? У тебя есть брат?! — Я осознала, что, на самом деле, о сидящем рядом со мной человеке я не знаю ничего.

— Мне показалось, я — марионетка, — он даже не заметил моих вопросов: — Я просто сорвался и уехал в другой город. А после встретил Фреда и Наркомана, они меня приняли в компанию и я стал… я стал…

— «Этим человеком»… — Мне вспомнились слова Наркомана. Как точно он тогда определил ту самую грань.

— Это он тебе сказал?

— Да. Поделился размышлениями, так сказать. А ещё, кстати, Наркоман сказал мне, что они с Фредом тебя на помойке нашли.

Юлий горько засмеялся:

— Да, это как нельзя лучше описывает состояние, в котором я находился. На помойке, верно.

— Скажи, а ты любил её?

— Алису?

— Алису. — Я тихо повторила это новое для меня имя.

— Не могу сказать, — он снова вздохнул: — Ты прости меня.

— За что же?

— Ты вышла на балкон тогда, в одной простыне, помнишь?

Я кивнула. Он не мог этого видеть, но всё равно продолжал говорить:

— Я просто смотрел на город, думал: какое же всё вокруг серое, зачем? Как они живут, эти люди, каждое утро вот так просыпаясь в бетонных коробках с дырками для света. Идут завтракать и на работу. И на балконах сушат свои носки и галстуки, понимая, что следующий день будет начинаться точно так же. И следующий, и после него. Так как же они так спокойно живут, если знают, что не изменится ровным счетом ничего?

— Не знаю, — мне вдруг стало грустно.

— Зато я знаю, Кнопка. Ты тогда на балкон вышла, сказала, что я курю много. Ещё ты предложила завтрак приготовить. А я задумался, растерялся. Мне показалось, это она, Алиса. Это она беспокоится о моем здоровье, это она хочет, чтобы я нормально питался… Хотела…