Секс с экс - Адель Паркс

Стоит такой жуткий мороз, что оленей, которые вроде бы живут в Ричмонд-парке, нигде не видно.

– Может, они впали в спячку, – предполагает Иззи.

Джош обнимает нас обеих.

– Разве это мороз? Побывали бы вы в Шотландии. Вот там действительно мороз.

– Как было в Шотландии? – произнесла я, выдохнув облако пара, и глубже запахнула куртку.

– Отлично. Пили. С шотландцами, – прокомментировал он уклончиво.

– Ты, значит, ее бросил? – «Ее» означает Кэтрин, девушку Джоша. Нам с Иззи она нравилась. Она была с Джошем уже пару месяцев. Мы очень надеялись, что у них что-то получится, но, судя по его тону и по тому, что он здесь с нами вместо того, чтобы быть в Сент-Эндрюсе с ней и ее родителями, теперь можно говорить о ней в прошедшем времени.

– Я с ней порвал, – сказал Джош, а мы с Иззи незаметно переглянулись и хором сказали:

– Удачный момент.

Джош виновато пожал плечами.

– Иззи, как ты встретила Новый год? – спросила я.

– Отлично. У родителей все в порядке, и еще я познакомилась у них с одним человеком.

– Ты хочешь сказать, с мужчиной? – уточняю я. Невероятно!

Иззи с улыбкой кивает. От холодного ветра у нее на щеках горит румянец. Понятно, почему поэты елизаветинской эпохи обычно воспевают героинь с щечками, цветущими, как розы. Иззи сияет.

– Иззи, выглядишь просто потрясающе. Как это было?

Она улыбается застенчиво.

– Я же была у родителей. – Важная деталь: никаких возможностей. – Но дала ему свой телефон.

– Домашний или рабочий? – спрашивает Джош.

– И тот и другой, и мобильный тоже. И адрес моей электронной почты, и факс, – говорит Иззи. Теперь переглядываемся мы с Джошем.

– Но он еще не позвонил. – Иззи тут же достает телефон, проверяет сообщения. Ничего нет.

– Он еще не успел позвонить, – успокаивает ее Джош. Хотя ни он, ни я не верим, что этот парень позвонит. Наверное, он заметил, что одной рукой она дает ему номера телефонов, а другой перелистывает книгу «Новобрачные и обустройство дома».

– Стоит ему звонить? – спрашивает Иззи.

– А у тебя есть его телефон?

– Да, его мать дала моей.

Я топаю по заледеневшему снегу, слушая, как он скрипит, и избегая разговора о неизбежной катастрофе, к которой движется Иззи. Я так понимаю, этот парень неудачник, и мать хочет его женить. Но делиться с ней своими соображениями я не собираюсь. Вместо этого я слушаю ее рассуждения о равенстве полов.

– Думаю, неважно, кто кому позвонит. Мы оба взрослые люди. Нам не нужно играть в эти игры. – Ни Джош, ни я ничего не говорим.

Мы останавливаемся и покупаем в фургоне горячий шоколад, удивляясь, что фургон работает новогодним утром. Продавец говорит, что лучше мерзнуть в фургоне в Ричмонд-парке, чем торчать дома «с законной супругой и детьми». Мы стараемся игнорировать этот приговор семейной жизни и прихлебываем густой напиток.

– Я уверена, что он оценит, если я сама позвоню.

Она верит в лозунг семидесятых, что мужчина все-таки ценит, если ты ему сама звонишь, что ему это нравится и что после этого он будет с тобой встречаться. Я пытаюсь ей объяснить, что этот совет устарел на тридцать лет. Одинокие женщины семидесятых не послушались бы совета «Трех англичанок за городом». Почему Иззи думает, что кампания за сожжение бюстгальтеров имеет отношение к сексуальной жизни женщин двадцать первого века?

– Звони, если хочешь. Только он сразу поймет, что у тебя не просто два билета в оперу завалялись.

– Может, пригласить его в турецкий ресторан? Только что открылся на Ромилли-стрит.

– Пригласи, если хочешь, но он знает, что это означает «ты мне нравишься». Он сразу поймет, чего ты хочешь, и сбежит.

– Но сама-то ты звонишь мужчинам, когда хочешь, и приглашаешь, куда хочешь.

– Я звоню потому, что ничего от них не хочу. И они охотно встречаются со мной, потому что чувствуют это. – Иззи сердито смотрит на меня, но не хочет ссоры. – Если тебе нужен мой совет, подожди, пока он сам тебе позвонит.

Иззи отдает Джошу свой телефон и берет с него слово не позволять ей звонить самое раннее до третьего января.

– Как ты провела ночь? – спрашивает Джош, повернувшись ко мне.

– Хорошо, – говорю я, не уточняя. – Был хороший ужин в отличной компании. Мое платье от Версаче имело успех. Плюс дерьмовый секс.

Парк наполняется красивым, радостным смехом Джоша.

– Твоя проблема в том, что ты марсианка, а мужики тебе попадаются все с Венеры. – Я тоже смеюсь.

– Просто хотела еще и потрахаться для полного удовольствия, но дело в том, что все люди удовольствие от секса ощущают сразу, а у меня с этим сложнее. Меня это не вдохновляет, что ли. Я, конечно, сплю с мужиками, только это становится с каждым разом скучней и скучней. Например, сегодня утром я хотела потихоньку смыться, потому что никаких слюней и послесловий, но Бен собирался весь двадцать первый век обсуждать нашу неожиданную встречу. Хотел понять, что она значит. А я сказала – да ничего не значит.

Иззи открыла рот.

– Зачем ты так сказала?

– Потому что это правда, – рублю я.

– Нельзя переспать с незнакомым мужчиной, не рискуя получить или нанести серьезную эмоциональную травму. Случайный секс без боли не бывает, – ворчит Иззи.

В том, что она напала на меня, виноват Джош. Он подарил Иззи на Рождество книгу «Ответственность за себя и согласие с другими». Она, очевидно, предназначалась мне, а книга «Женщины, которые слишком сильно любят» – для Иззи. Он перепутал свертки. По-моему, очень смешно.

– Но со мной все в порядке, мои чувства не пострадали и меня ни в чем не упрекнули.

– Ас тем, с кем ты спала? – спросила она.

– С ним тоже, – сказала я, не раздумывая. Иззи и Джош оба замолчали и выразительно посмотрели на меня.

– С ним тоже, – настойчиво повторила я, стараясь не вспоминать, какой убитый вид был утром у Бена. И патетические послания от Джо на автоответчике, и бесчисленные рождественские открытки от мужчин с предложениями «повторить это еще раз». Беда в том, что я редко запоминаю «первый раз». Все они сливаются в безликую массу.

– Одно из двух: или ты признаешь, что причиняешь им боль, или ты просто животное. Но ты же не животное. – Иззи неожиданно стала серьезной, отцепилась от руки Джоша и обняла меня.

Бедная Иззи. Кого хочешь достанет это ее постоянное стремление увидеть в человеке что-то глубокое и значительное. Ну почему бы ей не принять меня такой, какая я есть? Как женщину, которая руководствуется в жизни гедонизмом, чувственностью и животными инстинктами? Я молчу, а на ее лице проступают грусть и смирение. Устав со мной бороться, она нехотя смеется.