Расцвет и закат Сицилийского королевства. Нормандцы в Сицилии. 1130-1194 - Джон Джулиус Норвич

Однако учить арабский язык было очень трудно, и, по крайней мере, в Северной Европе достойных наставников почти не находилось. Потому в течение полувека и даже более люди отправлялись в Испанию и на Сицилию, чтобы там, как они надеялись, открыть секреты мусульманского мира, – бедные служащие в поисках знания, которое обеспечило бы им преимущество перед их собратьями и открыло путь наверх; мечтательные алхимики, корпевшие над томами восточных сочинений ради формул эликсира жизни или философского камня; и истинные ученые, такие как Аделяр из Бата, положивший начало изучению арабского в Англии и остававшийся крупнейшей величиной в английской науке до времен Роберта Большеголового и Роджера Бэкона. Аделяр приехал на Сицилию в начале XII в. и вернул европейской науке «Начала» Евклида, переведя их с арабского.

В поисках специальных знаний эти первые арабисты по– прежнему стремились в мусульманскую Испанию, и в особенности в Толедскую школу, которая долго оставалась на переднем крае общеевропейского научного возрождения. Но для других Сицилия имела одно неоценимое преимущество: являясь в культурном отношении частью арабского мира, она сохраняла также связи с греческим Востоком. В библиотеках Палермо, не говоря о василианских монастырях на самом острове и в Калабрии, ученые могли найти греческие оригиналы сочинений, известных в Испании лишь в отрывках или в сомнительных переводах. Нам теперь трудно представить, что до возникновения в XII в. интереса к изучению древности в Западной Европе практически не знали греческого; и Сицилия при Рожере стала важнейшим центром греческих штудий, не считая Византии. Но в Византии арабскую культуру не знали и презирали. Только на Сицилии можно было получить знания, накопленные обеими цивилизациями, из первых рук, и только здесь эти знания сопоставлялись, объединялись и обогащали друг друга. Неудивительно, что искатели истины стекались в таком количестве в Палермо и что остров к середине века обрел статус не только коммерческого, но и культурного перекрестья трех континентов.

И опять-таки в центре всей этой деятельности стоял король. Рожера упрекают в том, что он не был творческим человеком, в отличие, например, от своего внука Фридриха II или Ричарда Львиное Сердце, талантливого поэта-трубадура. Действительно, он не оставил нам собственных литературных сочинений; и едва ли могло быть иначе, поскольку литература на народных языках, зародившаяся к тому времени в Провансе, еще не шагнула дальше. Поэты, во множестве появившиеся в Палермо во времена Рожера, почти все были арабы. Кроме того, король отдавал предпочтение точным наукам. Он любил красоту, но так– же и пышность; можно подозревать, что он не всегда отличал одно от другого. Но так или иначе, больше он любил знание.

Те, кто говорит, что он не был творческим человеком, забывают о том, что без него никогда не возникло бы то уникальное культурное явление, какое представляет собой Сицилия XII в. Столь разнородный по составу народ нуждался в направляющем руководстве, которое указало бы ему цель, сплотило различные элементы воедино. Интеллектуально, как и политически, Рожер дал своим подданным такое руководство. В буквальном смысле он был Сицилией. Идея и вдохновение исходили от него; он, и только он смог создать ту благоприятную атмосферу, которая являлась необходимым условием для всего остального. Просвещенный, однако всегда разборчивый, он стал первым коронованным покровителем, обращавшим свои усилия к тем, кто его окружал, никогда не теряя из виду своей конечной цели – величия и славы королевства.

24 сентября 1143 г. папа Иннокентий II умер в Риме. Его похоронили в Латеране, в том самом порфировом саркофаге, где некогда покоились останки императора Адриана; но после разрушительного пожара в начале XIV в. его прах перенесли в церковь Святой Марии в Трастевере, которую он сам восстановил перед самой смертью. Там Иннокентий увековечил себя на большой мозаике в апсиде; он смотрит на нас из конхи, держа в руках свою церковь, со странно тоскливым выражением в печальных усталых глазах.

Длительная борьба с Анаклетом обошлась Иннокентию дорого; за восемь лет скитания он претерпел гораздо больше тягот, чем его соперник, удобно устроившийся в Риме. Даже его союзники вели двойную игру. Лотарь, как только прошла коронация, практически перестал обращать на него внимание, Генрих Гордый вообще его не замечал, Бернар Клервоский оставался его верным соратником, но вольно или невольно при любой возможности перехватывал инициативу. Его конечная победа стала возможна только благодаря смерти Анаклета и почти сразу же была сведена на нет разговором в Галуччо. Он воспринял это унижение со всем смирением, на какое был способен, – дойдя даже до мысли приписать случившееся вмешательству Божественного Провидения, стремившемуся к установлению мира, – и заключил соглашение с королем Сицилии; но его терпение не принесло желанных плодов. В течение следующего года Рожер – привыкший в годы раскола делать что пожелает, поскольку Анаклет никогда не отваживался с ним спорить, – нагло создавал новые епархии, назначал новых епископов, запрещал папским посланцам въезжать в королевство без его согласия и не разрешал латинским клирикам, жившим в его владениях, являться в Рим по призыву папы. Одновременно два его сына тревожили южные границы папского государства, а их отец не пытался их остановить.

Но и это было не все. В самом конце жизни бедный Иннокентий столкнулся с еще более серьезными проблемами практически у себя дома. В течение века стремление к республиканскому самоуправлению набирало силу в городах Италии. В самом Риме папы и старая аристократия делали все возможное, чтобы спасти город от общей заразы; но последняя схизма ослабила их власть. Иннокентий никогда не пользовался особой популярностью; выходец из Трастевере, он, в отличие от Анаклета, не мог считаться первосортным римляном, и о нем было известно, что он вовсе не так щедр. Узнав, что Иннокентий заключил сепаратный мир с врагом, римляне воспользовались случаем, чтобы отвергнуть светскую власть папы, возродить древний сенат в Капитолии и провозгласить республику. Иннокентий сопротивлялся, как мог, но он был стар – вероятно, ему перевалило далеко за семьдесят – и потрясение оказалось для него слишком тяжелым. Через несколько недель он умер.

На второй день после его смерти состоялись выборы, которые, хотя и проходили в спешке из-за ситуации в столице, оказались первыми спокойными выборами папы за последние восемьдесят два года. К несчастью, новый папа был немногим моложе своего предшественника и в равной степени не способен справиться с проблемами, которые достались ему в наследство. Он принял имя Целестин II; на самом деле это был тот самый Гвидо из Кастелло, который вместе со святым Бернаром защищал интересы Иннокентия в Салерно шестью годами раньше; и на него, в отличие от Бернара, личное знакомство с королем не произвело никакого впечатления. Соглашение в Миньяно неприятно изумило и напугало его, и, взойдя на престол святого Петра, он отказался признать договор. Рожер в его глазах по– прежнему оставался узурпатором и тираном.