Князь Святослав. "Иду на вы!" - Виктор Поротников

В центре поредевшие отряды славян сошлись в сече с хазарской пехотой, костяк которой составляли воины из Семендера. Копейщики недолго сдерживали натиск славянской пехоты. Копья с треском ломались, убитые и раненые хазары валились под ноги наступающих русов. Самое яростное сражение вспыхнуло, когда славяне наткнулись на шеренгу хазарских храбрецов, скованных цепью. Эта живая стена не отступала ни на шаг. Немало русов нашли здесь свою смерть. Хазары падали под ударами мечей и секир, но и мертвые удерживали свое место в строю, сцепленные одной цепью с живыми, они не позволяли им бежать от врага.

Ударившие из засады гузы наткнулись на дружину Святослава, которая тоже ждала своего часа и появилась на поле сражения в нужный момент. Одолеть русичей малочисленные гузы не смогли. Бегство гузов ухудшило положение арсиев, которым пришлось сражаться и с русами, и с печенегами.

В сердце Иосифа взыграла жестокая радость, когда он увидел перед собой конных славянских дружинников. Иосиф ринулся в самую круговерть боя, страстно желая столкнуться лицом к лицу со Святославом. Пусть близок закат Хазарского каганата, но и Святослав не выйдет живым из этого похода!

Чтобы на равных противостоять славянским витязям, Иосифу понадобилось все его умение и сноровка. Иосиф свирепо отбивался от прямых славянских мечей, выискивая глазами вражеских военачальников. Где же Святослав?

Как разыскать Святослава? Иосиф заметил какого-то славянского воеводу, который один бился с двумя арсиями. Иосиф рванулся к нему. Неожиданно пронесся крик: «Убит Абдул Азиз!»

Кто-то закричал, что хазарская пехота обратилась в бегство. Что-то сразу надломилось в мужестве арсиев. Они повернули коней. Напрасно Иосиф призывал арсиев остановиться, пытался удерживать их своей рукой. Его никто не слушал. Иосифу оставалось только присоединиться к бегущим арсиям.

До Семендера добрались лишь жалкие остатки хазарского войска.

Весть о том, что на Днепре появились ладьи Святослава, всполошила весь Киев. Стоял конец октября. Ветры, веющие в вышине, обрывали с деревьев остатки желтой листвы. Полуденное солнце озаряло длинную вереницу кораблей, растянувшихся на бледных водах широкой реки. Особенно отчетливо флотилия ладей была заметна с Теремной горы и со Щекавицы.

Людские толпы заливали кривые улицы бревенчатого города, спеша, подобно весенним ручейкам, на Подол, к пристани. Мужские длинные рубахи и плащи, льняные женские платья и накидки сверху напоминали белый поток, выливающийся из домов и переулков. Быстрыми стайками бежали девушки, откинув за спину длинные косы. Степенно вышагивали длиннобородые старцы, опираясь на посохи. Женщины галдели. Мужчины взволнованно переговаривались. Боярская чадь и ремесленный люд, знатные и бедные – все перемешались в торопливой толчее. Тысячеголосый гул этого людского моря уходил ввысь, зависнув над деревьями и крышами домов, наполнив город радостным смятением. На мужских и женских лицах было написано одно и то же: томительная пора ожидания завершилась!

Улеб ехал верхом, проталкиваясь сквозь толпу, которая и не думала расступаться перед его малиновой княжеской шапкой с меховой опушкой. Улебовы гридни отстали, затерявшись где-то позади, среди киевского люда.

На Подоле народу было не меньше, все подходы к пристани были забиты людьми. В воздухе густо плавали грубая речь простолюдинов и смех вперемешку с запахами березового дегтя, сырых кож и жареной рыбы. Мальчишки, как воробьи, сидевшие на крышах домов, громким криком известили толпу о том, что передовые ладьи поворачивают в устье Почайны.

Улеб продолжал раздвигать людей конем, пробираясь к бревенчатому настилу пристани. На него огрызались дерзкие на язык гончары и смолокуры. Улеб ни на кого не обращал внимания. «Что взять с этих грубых людей!»

Улеб вытягивал шею. Были уже видны мачты и звериные головы вошедших в Почайну ладей. По огромному скопищу народа прокатился радостный вздох при виде флотилии. Суда со щитами на бортах бойко шли на веслах, ладьи глубоко сидели в воде, как откормившиеся за лето гуси. Народ узнал статного бородача на носу головной ладьи, черной, как уголь. Это был воевода Свенельд. Из толпы понеслись приветственные крики. Свенельд помахал киевлянам рукой.

Ладьи неуклюже подваливали к кромке бревенчатого пирса, иные со стуком ударялись об него. С берега на борт кораблей десятки расторопных сильных рук бросали дощатые сходни. Первым по сходням протопал Свенельд, облаченный в красный атласный плащ явно восточного покроя. Сдернув с головы соболью шапку, воевода низко поклонился народу.

К Свенельду гурьбой устремились бояре во главе с Гробоем, отцом княгини Предславы. Сразу посыпались вопросы: Где Святослав? На какой он ладье? Здоров ли князь? Не ранен ли?

Свенельд загадочно улыбался, потом ошарашил всех известием:

– Святослав жив-здоров! Он в Семендере вместе с войском, там зимовать будет. Я же, по воле Святослава, доставил в Киев сокровища, взятые копьем в Булгаре и Итиле.

– Когда же ждать Святослава? – растерянно спросил Гробой. – Весной, что ли?

– По весне Святослав продолжит войну с хазарами, – ответил Свенельд. – Побили мы хазар крепко, многие их города взяли, но царь хазарский все же не желает покориться Святославу. Весенней вешней водой поведу я ладьи с войском обратно на юг.

– Стало быть, Святослав возжелал под корень извести хазар, – усмехнулся боярин Каницар. – Что ж, дело стоящее!

До позднего вечера с кораблей сгружали захваченные в чужой земле богатства. Золотую и серебряную монету, рассыпанную в сундуки и опечатанную княжеской печатью, на возах доставляли в княжеские терема.

Туда же везли золотые кубки, блюда и чаши, уложенные в мешках. Скатки дорогих восточных тканей кучами наваливали на повозки, которые усталые лошади тянули вверх по улице от пристани к детинцу. Обратно к причалу порожние телеги катились быстро, грохоча колесами на ухабах. Молодых восточных рабынь в странных для славян одеяниях под присмотром Свенельдовых гридней препроводили в старый Аскольдов терем, где уже давно никто не жил.

Иноземные купцы с жадными глазами толпой ходили за Свенельдом, предлагая ему звонкую монету за тюки с тончайшей шерстью, за вороха богатых одежд, за конскую упряжь, отделанную серебром, за глиняные и медные расписные сосуды, за персидские ковры, за юных рабынь, за корзины, полные восточных сладостей… Свенельд только отмахивался от назойливых купцов, говоря им, что ему сегодня не до торговли.

– Приходите через денек-другой, гости дорогие, – молвил купцам Свенельд. – Так и быть, уступлю вам лишнее добро по сходной цене.

Улеб остался недоволен тем, как держался с ним Свенельд. Как будто старый варяг прибыл в Киев, чтобы принять главенство из рук Улеба. Спину перед Улебом Свенельд не гнул, нарочито беседовал с ним, как равный с равным. Улеб затаил обиду. Ныне Свенельд в чести у знати и народа, ведь он овеян славой Святославовых побед!

«Ну, погоди, старый хрыч! – негодовал в душе Улеб. – Бог даст, ты мне еще в ноги будешь кланяться! Вот тогда-то я и припомню тебе нынешнюю твою гордыню».