Если любишь - Анна Делайл

Третьим был Фредерик Каннингем, самый серьезный и самый скучный из ее поклонников. Этот коренастый, среднего роста рыжеволосый джентльмен был старше достопочтенного Максвелла и мистера Коули, но ему было не больше тридцати. Безмятежное спокойствие и поразительное самообладание заставляли Табиту считать его самым опасным из всех троих, потому что видела в нем серьезного претендента на ее руку, и это приводило ее в неописуемый ужас.

Никто, разумеется, не станет заставлять Табиту выходить замуж против ее воли. Но ей не хотелось причинять страдания тому, кто, возможно, влюбился в нее, и она надеялась, что ей удастся охладить его пыл, пока не поздно.

К счастью, по утрам приемы не устраивали, и это время девушка проводила с Домиником.

Однажды утром он предложил девушке съездить с ним в знаменитый Гайд-парк. Табита пришла в восторг и буквально взлетела на второй этаж к себе в комнату, чтобы переодеться для прогулки. Перерыв свои вещи, она выбрала яблочно-зеленое в белую полоску платье из муслина, ее любимое. Посмотревшись в зеркало, осталась довольна и выбежала в коридор. Но тут же вернулась за шляпкой, которую ей подарила Люси.

Доминик дожидался ее в прихожей, он похвалил девушку за то, что она так быстро собралась, и, шагнув к ней, поправил чуть сбившуюся набок шляпку.

На днях он наконец получил извещение о своем увольнении из полка и мог теперь не носить военную форму. Сейчас на нем были светло-серые панталоны в обтяжку и голубовато-серый сюртук. Галстук завязан простым узлом, но весьма умело и заколот неброской золотой булавкой. На пальце – небольшой перстень с печаткой. В отличие от многих молодых людей Доминик не носил модных тогда карманных часов и цепочек на поясе.

Он взял ее за руку и свел по ступеням парадной лестницы к ожидавшему их изящному двухместному фаэтону, запряженному лошадьми, которых держал под уздцы конюх. Табита с опаской посмотрела на фаэтон, он показался ей слишком высоким, но как только Доминик подал ей руку и помог забраться внутрь, ее опасения как рукой сняло, и она с радостным волнением принялась осматривать окрестности. Вскоре она поняла, что едут они не к парку, и вопросительно на него посмотрела.

– Я хочу сделать тебе сюрприз, – сказал он, обернувшись к ней. – Я думаю, ты останешься довольна. Впрочем, следовало тебя предупредить о том, что, по общему мнению, место, куда мы сейчас направляемся, не представляет никакого интереса.

Табита улыбнулась. Она понятия не имела, куда он ее везет, но полностью доверилась ему.

Спустя некоторое время кони свернули на Куин-Энн-стрит. В этой части Лондона Табита еще не была и догадаться, куда они едут, просто не могла.

Остановились они у дома номер 47, и Доминик, соскочив на тротуар, помог Табите выйти из экипажа. Девушка озадаченно посмотрела на молодого человека, после чего перевела взгляд на обветшавшую дверь, перед которой они стояли.

– Что это за дом? – с любопытством спросила она. – Здесь живут твои знакомые?

– Нет, Табби, мои знакомые здесь не живут. Это галерея. Галерея и в то же время дом. Я подумал, что тебе будет интересно побывать на этой выставке. Ведь, несмотря на неказистый вид этого здания, Тернер хранит здесь свои самые лучшие картины. Это его собственная галерея.

– Тернер? – изумленно переспросила Табита. – Сам Тернер! И ты привез меня в его галерею?

Увидев на ее лице радость, Доминик заулыбался.

– Как вижу, я тебя не разочаровал.

– Разочаровал? Господи, Доминик, я столько читала о его замечательной живописи, поразительной технике и его таланте. Но никогда не видела его картин. Даже не мечтала увидеть! Но чего мы ждем? Туда можно войти?

Они подошли к входу. Доминик дернул за ржавую цепочку, и за дверью зазвенел звонок. Дверь распахнулась, и на пороге появился худощавый старик в поношенной одежде.

Доминик протянул ему руку:

– Мистер Тернер… старший, как я понимаю? Меня зовут Хантли, а это мисс Монтекью.

Старик широко улыбнулся и жестом пригласил их войти.

– Доброго вам утра, сэр. Уильям сказал, что вы сегодня придете. Входите, входите же!

Он посторонился, пропуская их в дом, и указал на чуть приоткрытую дверь в конце коридора.

– Он там, – сказал мистер Тернер-старший. – Работает, как всегда, но просил, как только вы придете, сразу провести вас к нему.

Он прошел вперед по короткому коридору, распахнул дверь и пригласил гостей войти в святая святых – мастерскую его сына.

Художник сидел перед мольбертом, стоявшим возле окна так, чтобы на него падал свет. Он держал кисть, но не притрагивался к холсту, на вошедших не обратил никакого внимания, поглощенный изучением незаконченной картины.

На шум шагов он повернулся и встал. У него было поразительное сходство с отцом. Такого же высокого роста, такого же сложения, только чуть поплотнее, мелкие черты лица, крупный нос. Старший Тернер был словоохотливым и добродушным, чего не скажешь о сыне. Поджав губы, он равнодушно посмотрел на вошедших. Табита испугалась, что Доминик сейчас возмутится неподобающим высокомерием, которое этот простолюдин, сын цирюльника, посмел проявить по отношению к нему.

Однако Доминик выглядел умиротворенным и даже слегка улыбался и поприветствовал художника почтительным поклоном, после чего представил ему Табиту.

– Мистер Тернер, позвольте вам представить моего друга мисс Монтекью, талантливую, самобытную художницу, которая выразила неподдельный и глубокий интерес к вашей галерее.

Табита густо покраснела. Ее, самоучку, представить талантливой художницей стоявшему перед ними гению. Тернер заметил ее растерянность и смущение, и губы его тронула легкая улыбка.

– Очень рад познакомиться, мэм, – проговорил он с поклоном. – Отец проводит вас в галерею, и можете оставаться там, сколько пожелаете.

Он повернулся к ним спиной и снова сосредоточил все внимание на стоявшем перед ним холсте. Доминик и Табита вышли из мастерской.

Отец художника повел их по темной узкой лестнице. Табита шла впереди, и Доминик наблюдал, как при каждом шаге девушка приподнимает юбки, настолько грязно было под ногами.

В галерее тоже было грязно. Полы заляпаны и истерты, обои в пятнах, давно не мытые окна почти не пропускали света. Груды рисунков и набросков небрежно рассованы по коробкам и большим папкам, у стены громоздятся картины. Здесь было великое множество кошек. Они шныряли по галерее, распространяя свой особый кошачий дух.

Табита, однако, не замечала ни грязи, ни запахов, на лице ее было написано восхищение. Она один раз медленно обошла комнату, затем второй, еще медленнее, замирая у каждой картины.

– Как это ему удается? – спросила она скорее себя, чем Доминика. Ее внимание привлек холст с изображением сияющего бездонного неба над гладью бескрайнего моря в сероватых, полупрозрачных тонах, и было почти невозможно различить границу между небом и водой, на которую золотистым пятном падал солнечный луч.