Красивая ложь - Лиза Ангер

— Я рад, что Эйс вышел с тобой на связь, Ридли. Мне приятно думать, что вы общаетесь друг с другом, но я все же настаиваю, чтобы ты избирательно подходила к тому, что он говорит.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Эйс всегда имел странное представление о нашей семье. Наверное, с тех самых пор как он начал употреблять наркотики. Он с враждебностью относился к Максу. Он всегда завидовал тому, что Макс любил тебя. Не позволяй злобному настроению своего брата разрушать то представление, которое ты сохранила о Максе. Дядя Макс души в тебе не чаял, поверь мне.

— Почему ты считаешь, что это Эйс внушил мне такие чувства? Я же показывала тебе фотографию. — Я могла бы добавить, что я получила еще один конверт и узнала о человеке, который спрашивал обо мне у хозяйки пиццерии, но не стала этого делать.

— Я помню, помню. Я думал, что мы все уже выяснили. Но мне кажется, что многое ты узнала от Эйса. И он с удовольствием воспользовался случаем, чтобы немного испортить тебе жизнь.

— Но с какой стати ему считать, что Макс имеет к этому отношение? Зачем ему было настаивать, чтобы я спросила тебя о дяде Максе и его «благотворительности»? Он так и сказал.

Мой отец театрально пожал плечами и развел руками для пущего эффекта.

— Откуда мне знать, что заставляет Эйса говорить то или это? Он ведь болен, Ридли. Нельзя верить всему, что он говорит.

В словах отца была доля истины, я не могла этого не признать. Конечно, разве можно слушать наркомана? Но я все равно доверяла Эйсу, несмотря на его пагубные пристрастия. Я думаю, что человек существо сложное. Я знала, что и отец придерживается такого же мнения. Однако Эйс уже давным-давно был потерян для него как сын.

— Ты ничего не хочешь мне рассказать, папа?

Он вздохнул.

— Я не знаю. Макс много работал. Единственное, с чем он был связан, — это благотворительные проекты по защите прав женщин и детей, подвергшихся насилию в семье. Он помогал пострадавшим быстрее стать на ноги.

— Ты говоришь о его благотворительном фонде?

— Так ты об этом помнишь?

Отец открыл ящик стола и вытащил оттуда пару буклетов. Он протянул их мне, и я прочитала на одном из них:

Помогите в принятии законопроекта «Безопасность и защита женщин в семье» в штате Нью-Йорк

Ваши доллары работают на спасение человеческих жизней

Благотворительный фонд Макса Аллена Общественная организация по защите прав женщин и детей, которые стали жертвами насилия в семье

Воспоминания снова нахлынули на меня. Когда мне исполнилось шестнадцать, родители взяли меня с собой на благотворительный бал. Бал состоялся в отеле «Уолдорф-Астория». Мероприятие претендовало на уровень большого торжества. В главный зал отеля явился весь высший свет. Женщины были в немыслимо роскошных нарядах, а мужчины — в изысканных костюмах и фраках. Украшения из цветов создавали торжественную атмосферу, а тысячи фужеров с шампанским делали ее более непринужденной. Играл джазовый оркестр. Я помню и себя, в платье из розовой органзы. Тогда же я в первый раз примерила высокие каблуки. В ушах у меня блестели сережки с бриллиантами — подарок на шестнадцатилетие (я старалась поймать свое отражение во всех зеркалах), а браслет, украшенный бриллиантами, который принадлежал моей матери, небрежно свисал с моего запястья. Конечно, в таком наряде я ощущала себя рок-звездой, принцессой и супермоделью одновременно. Я в прямом смысле почувствовала головокружение от успеха и возбуждения.

Моим кавалером был дядя Макс. Он вел меня по залу под руку. Я помню, что он представлял меня как свою «очаровательную племянницу» Эдду Коху, Тому Брокау и Лесли Шталь. Я здоровалась за руку с Дональдом Трампом, Мэри МакФеден и Верой Ванг. Бал был посвящен сбору средств, необходимых для основания фонда «Максвелл Аллен». В тот вечер дяде Максу действительно удалось собрать немыслимое количество денег, которые были пущены на финансирование его многочисленных благотворительных проектов.

— Твой дядя Макс инициировал основание этого фонда. Он же выступил в поддержку законопроекта «Безопасность и защита женщин в семье». Благодаря этому законопроекту многие женщины получили возможность оставлять детей в домах малютки, больницах или в полицейских участках. Они знали, что детей не обидят и в самом скором времени передадут на усыновление.

Я посмотрела на буклет, который все еще держала в руках. На обложке были две фотографии — мусорной свалки и медсестры, которая укачивала на руках младенца, завернутого в пеленки. Далее шел текст: «Сделайте правильный выбор для своего ребенка. Вам не зададут ни одного лишнего вопроса». Авторы законопроекта объясняли, что матери, которые решили избавиться от новорожденного малютки, не должны поддаваться панике и бросать его в туалетах или возле мусорных баков, как это часто происходит. Им следует принести ребенка туда, где его примут, где обеспечат его безопасность, и никто не станет высказывать матери слов осуждения. Мать сможет вернуться за своим ребенком в течение трех дней. Если по истечении этого срока она решит отказаться от младенца, его передадут на усыновление тем людям, которые мечтают о ребенке, а значит, будут любить его.

— Я ни разу не слышала, чтобы дядя Макс говорил об этом.

— Это была довольно противоречивая затея, — ответил отец, снова садясь. Он выглядел уставшим. — Противники утверждали, что проект только поощряет распущенность нравов. Если молодая девушка знает, что может со спокойной душой оставить дитя, то она это сделает без угрызений совести. При других обстоятельствах она все же попыталась бы сохранить связь с ребенком. Но те, кто выразил поддержку этому законопроекту, как Макс и я, считали, что если уж мать решила бросить свое дитя, то она это сделает, и тогда ребенку лучше всего будет в безопасном месте переждать кризисный период, ведь малыши нуждаются в заботе и любви. Лучше уж пусть у испуганной и растерянной женщины будет альтернатива, иначе она может избавиться от младенца жестоким способом. В 2000 году законопроект прошел. Теперь этот фонд действует. Работает круглосуточная «горячая линия» и отдел по связям с общественностью.

Теперь, когда отец рассказал об этом, я вспомнила, что все электрички были в то время оклеены рекламными листовками, а городские автобусы разукрашены агитационными изображениями. Я помню и рекламу на радио: на фоне детского плача раздавался глубокий спокойный голос: «Вы утомлены? Не знаете, как решить ворох накопившихся проблем? Груз родительской ответственности непосилен для вас? Пусть это не отражается на ваших детях. Позвоните нам. Мы поможем». Но я никогда не имела понятия о том, что к этому имеет отношение мой отец или дядя Макс. Это казалось мне довольно странным, потому что мы с отцом часто разговаривали о его работе. Мы ведь постоянно поддерживали связь, и я была в курсе всех основных событий.

— Но почему ты ни разу об этом не упоминал? — спросила я у отца.

— Разве? Не знаю. Ты, наверное, не слушала меня, Ридли. Не так уж интересно порой вслушиваться в то, о чем говорит старенький отец, не так ли?