Следы на песке - Игорь Рыжков

это было совсем рядом. Но в любом случае, мне нужно дальше идти было пешком. Роща исчезла. Дорога развернулась от горизонта до горизонта. Здесь было легче. Легче и проще. Почему то. Я снял с Мальвы уздечку и отпустил ее пастись на луг. Закрыл жемчужину и посмотрел на тени, которые отбрасывались группой невысоких тополей. Тополя были редкими и тени показались мне серыми, но… Редко бывает так, что проводник знает — какой шаг будет следующим. Я привычно проверил за спиной клинок и вполне собой довольный шагнул в тени.

Здесь по ручью моей крови должен был быть последний доступный мне излом. Здесь что то было утеряно, и я пожалуй даже знал что. Идти тенями пешком было трудно. Сапоги вмиг набрали тяжелую болотную жижу, но я упрямо шлепал ими по желтому мху, старясь не потерять русло. Чахлые ели уступили место широкой скалистой пустоши, кое, где перемешанной с глиной и зализами травы. Я остановился, чтобы передохнуть. На пустоши сгородились остовы военных машин, ржавых и старых, почти съеденных мхом и живучей желтой травой. Здесь в тенях они были такими, как должны были бы быть далеко на севере. Да. Почти на сто лет на север. Идти было не слишком далеко, но я уставал. Ручей петлял и прятался. Наконец, я нашел излом и остановился для того, чтобы посмотреть в ровную гладь заводи. Присел на корточки и зачерпнул ладонью воду. Поднес к глазам. Через воду ручья можно увидеть то, что происходило вне теней. Я поморщился. Слишком далеко на юг от белой реки. Слишком слабые ориентиры. Но выбора, не было. В любом случае — я смогу, что-то сделать, когда выйду из теней. Конечно же, если я не выскочу сразу под пулеметную очередь или минометный обстрел. Конечно же, если это будет после дневного боя, как мне рассказывал Железный Всадник, а не во время его. Слишком много «если». Слишком много. Тем более мой клинок в Великой войне вряд ли кто-то вообще считал оружием. Хотя… Я глубоко вздохнул и вышел из теней.

Железный всадник рассказывал о многом. Рассказывал и о том кем были воины пределов красного солнца, но то, что встречусь с одним из них вот так сразу. Нос к носу было не слишком большим везением. Я не смог ничего решить или планировать заранее. Пришлось действовать по наитию. Как, собственно, и делают зачастую проводники.

Аната ха ронин шимасу? — Ты ронин? — Я понимал их язык и знал обычаи. Я поклонился ему, прижав к груди кулак. Никому не понять, как живет и чем живет Хартланд. У меня не было господина, но я не терял чести. У меня была тропа. И, как это ему объяснить? У нас разные правды.

Ши хаджи десу — Я самурай. — Да, уж. Мой господин велик и я предан ему. Иногда бывает так, что мы ссоримся, и не понимаем друг друга. Очень часто мне хочется послать его ко всем чертям, но мы неразделимы. Неразделимы, как воздух и крылья в полете бабочки.

Этот офицер не стал, драться со мной на мечах, если бы я не был равен ему. Он просто пристрелил бы меня и все. На столь большой дистанции, не смотря на все свои навыки, мне нечего было ему противопоставить. Ничего кроме чести.

Анатано масука дехаро дезука? — Кто твой господин? — О, боги! Неужели он думает, что поймет меня? Хотя тропа и путь — это очень схожие понятия. Можно было попробовать. Воевать и побеждать можно не только оружием, но и искусным диалогом. Мне нужно было, чтобы он просто не потянулся к кобуре с пистолетом.

Меня несколько напрягало, то, что боевой офицер, увидев в этом кровавом месиве, солдата в панцире и остроконечном шлеме, никак на это не реагировал. Хотя, кто там разберет, на самом деле, что у нас в голове? Он, наверное, не удивился, даже если бы я надел скомороший костюм с бубенчиками, но, мне нужно было выжить. Уже в который раз, и я очень старался.

Путь самурая в ментальности этого офицера — понятие весьма уважаемое. Есть самураи, которые имеют право сами выбирать себе хозяина. Их судьба — это путь чести, которому они следуют. Таких самураев не слишком любят, потому, что если их хозяин сам нарушит кодекс, самурай имеет право прикончить его и начать поиски более достойного господина заново. Но, уважать — уважают. На, уважение и поединок я имел право.

— Ши ха мейо до ноу араку, сеншу. — Я иду путем чести, воин. — Офицер склонил голову, прижав кулак правой руки к своим орденам. По-моему, он был капитаном, если судить по его знакам на погонах. Хотя, мне было все равно кто он. Он пришел на земли Хартленда, как ходили многие, и отнюдь не с дорогими дарами.

— Я хочу попросить тебя об одолжении, солдат. — Я слушал его краем уха, косил взглядом, осматривая место для поединка. Отводить взгляд и улыбаться было бы для моего противника оскорблением, и я старался не показывать, того, что я уже начал планировать бой. Если бы я его оскорбил, то он начал бы меня атаковать немедленно.

Площадка, на которой мы неожиданно возникли друг перед другом, была совсем небольшой. На длительный поединок, который мечники называют журавлиным, не было места. У меня всего было пара шагов на атаку и те же два шага на отступление. Значит в запасе у меня три четыре удара — не больше, если не меньше. Одна атака и всего две блокировки атаки противника. На весь бой полторы две секунды. По другому — никак.

Если он мастер «будо», то его катана, которая длиннее моего клинка на целую ладонь располовинит меня с одного удара. Катана — не боевой меч, он предназначен для выяснений отношений в быту, но это мало, что меняло. Мои доспехи слишком тяжелы для того, чтобы реагировать на атаки подобного рода. Атаки мастера будо молниеносны и, в общем, ничем не отличались от пули, которую офицер мог загнать мне в лоб, если бы воспользовался пистолетом. Хотя, на то, чтобы достать его из кобуры, расстегнув при этом крючок, поднять и направить в мою глупую голову, тоже было нужно время.

Я вытащил из-за спины клинок и, взяв двумя руками, направил своему противнику в лицо. Разумеется, полуприсед и левая нога чуть вперед. Прямые ноги в бою как ходули. Не гнутся вовсе, и ты теряешь драгоценные мгновения на перестроение боя.

— Я хочу попросить тебя об одолжении, солдат! — Офицер плавно