Ашхабадский вор - Александр Бушков

Они оставили «мерседес» в тесном переулке на окраине, кудаесли и нанесет песку, то не до крыши, это уж точно, и решительно двинулись кпросвету между домами. Под ногами продолжал шуршать песок – окраины города ужеуспела завоевать пустыня.

– Сразу заметно, что город не старый, – сказалаДжумагуль. – Двери выходят на разные стороны.

Гриневский бросил на нее недоуменный взгляд, но спрашивать,в чем суть этой фразы, не стал – верно, ему лень было шевелить тяжелым,неподъемным языком в сухой чаше рта. Карташ же понял, что имела в виду юнаятуркменочка: не правоверные строили городок, преимущественно не правоверныезаселяли, потому и не все двери глядят в сторону Мекки.

Город Уч-Захмет, по словам Джумагуль, возник где-то вшестидесятых, когда здесь открыли месторождение мергеля. Отцами-основателями ипервыми жителями города стали геологи. К ним присоединялись строители идобытчики, потом и все остальные. Как в те времена водилось, сюда, считай – вголую пустыню, поехала легкая на подъем молодежь из разных республик СоветскогоСоюза...

С перестройкой и общим загниванием страны стал потихонькухиреть и Уч-Захмет.

К оружию они потянулись, едва ступили в город. Доставали изкобур пистолеты, стаскивали с плеч автоматы. Сделали это без команды, несговариваясь: слишком уж удобное место для засады – вымерший город. Слишкомтяжел взгляд пустых глазниц домов. Слишком тихо кругом.

От времянок не долетает ни звука, какое-то совершеннейшеезатишье. Хоть и понимаешь умом, что безветрие, полный штиль повис надКаракумами, однако как-то не по себе.

Они двигались по пустынной улице не медленно – все-такиреальной опасности не просматривалось, а жажда как-никак подгоняла, но и неособенно спеша, – внимательно поглядывать по сторонам вовсе даже немешало.

В переулочке между халупами застыл трактор «Беларусь» сгрозно поднятым ковшом. Карташ поймал себя на том, что, наверное, не сильноудивится, если трактор вдруг самопроизвольно заведется и ломанет в атаку,аккурат на них... А что, вполне будет согласовываться с духом этих мест. Гдецарит полное запустение, там поселяется чертовщина.

Асфальт начался, когда они дошли до первого кварталапанельных домов.

– А змеи в такой город могут заползать? – опасливоспросила Маша у Джумагуль.

– Не должны, змеи не любят ползать по асфальту, –успокоила Джумагуль. Впрочем, успокоила ненадолго, потому как тут же добавила:– Скорпионы и фаланги, эти должны водиться.

И, как говорится, позови черта, он тут как тут. Черныймохнатый комок величиной с детский кулак выкатился из окна первого этажа,шлепнулся об асфальт и быстро побежал на корявых черных ножках. Машанепроизвольно взвизгнула.

Фаланга, опознал Карташ. Вспомнил цветные картинки в детскихэнциклопедиях. Паук, своим видом законно вызывающий омерзение. Чего толькостоят вертикальные и горизонтальные жвалы, беспрестанно двигающиеся вверх-вниз,слева-направо, перекрещивающиеся – бр-р-р... Омерзение лишь усиливается, когдавспоминаешь, что паучок питается падалью и на жвалах оседает трупный яд,поэтому его укус для человека чреват осложнениями вплоть до самых невеселых.

Тем временем паучок, просеменив по асфальту, скрылся вподвальном окошке.

Асфальт, растрескавшийся, местами провалившийся, проросшийтравой, все больше походил не на городское дорожное покрытие, а на казахскуюстепь – уж на последнюю-то они насмотрелись из «теплушки», за столько-то дней.

Джумагуль вела их уверенно. Она помнила, где в этом городенаходится вода. Колонки, качавшие грунтовые воды со скважин какой-то совершеннонемыслимой глубины, то ли в несколько десятков метров, а то и в сотни метров,по утверждению туркменки, сломаны все до единой. Остались колодцы. Где находитсяодин, она знает. Помнит с того единственного раза, когда проезжала черезУч-Захмет. Было это как раз после столкновений.

Столкновения – так они называют ту чуму, что пронеслась надИмперией в начале девяностых и накрыла своим черным крылом как Прибалтику сЗакавказьем, так и Среднюю Азию, разваливая державу на суверенные,трепыхающиеся, как отрубленный хвост ящерицы, куски. Державу, перед которой нетак давно трепетал весь мир.

Когда Джумагуль первый и единственный раз побывала вУч-Захмете, здесь еще жили люди. В основном старики или те, кому совсем некудаи не к кому было ехать. И тогда, по словам Джумагуль, находиться в городе былоеще тяжелее, чем сейчас. Сейчас это всего лишь скелет, с которого содрали мясо.Тогда же город бился в агонии, и над его умирающим телом висел невидимый стон.

Они вышли на рыночную площадь. Большая птица – черный гриф –нехотя покинула ржавые металлические лотки и, хлопая тяжелыми крыльями,перелетела на крышу давным-давно сгоревшего ларька, подальше от опасного соседства.

– Запах, – повел ноздрями Гриневский, –что-то до боли знакомое...

– Дыни, – узнал Карташ. – Это ж дынямипахнет!

– Точно! – воскликнула Маша. – Но… но толькокак такое может быть?

– Здесь всегда было много дынь, – пожала плечикамиДжумагуль. – Сюда приезжали торговать дынями со всех окрестных аулов.Хорошо покупали…

Они шли по рынку, и сладкий запах переспелых дынь придавалреальности окружающего мира некий оттенок зыбкости, непрочности. Того и глядииз ничего, из воздуха и из этого необъяснимого запаха соткутся и со всех сторонобступят призрачные силуэты. И явит себя память горячих песков – мираж давноисчезнувшего базара.

От этих навязчивых образов самого что ни на естьмистического характера Карташа, при всем его неполноверии и сомнениях, тянулоперекреститься. Да, верно сказал классик, где крещеный народ долго не живет,немудрено кому другому поселиться. Хотя, скорее уж, в этих землях не креститьсяследует, а, по установлениям мусульманской веры, воздавать хвалу Аллаху, просяу него защиты и покровительства.

Однако, несмотря на более чем подходящую обстановку, ничегосверхъестественного с ними не происходило. Пройдя сквозь строй грязных, ржавыхлотков, они добрались до конца рынка. Там перебрались через глиняную, высотойпо пояс ограду, обогнули какие-то руины – скорее всего, бывшего зданияадминистрации рынка, и за ними обнаружили колодец.

Круглый каменный выход колодца закрывала крышка из толстыхдосок. На ней, донцем кверху, стояло десятилитровое железное ведро: кто-топозаботился, чтобы внутрь не попадал песок. На еще одно свидетельство заботы околодезном хозяйстве они наткнулись, когда стали опускать ведро, –металлический трос, намотанный на ворот, был смазан солидолом.

– Метров на тридцать уходит, не меньше, – сказалГриневский, когда ведро наконец-то в неразличимых колодезных глубинах достигловоды.

– Фу-у, а местечко это отлично подходит для съемоквампирских триллеров. Пропадает натура, – Маша устало опустилась накаменную скамью, над которой сохранился зеленый пластиковый козырек, стянула сплеча автомат, положила рядом с собой, запрокинула голову, прислонившисьзатылком к железному столбу, и закрыла глаза.