Принуждение к войне. Победа будет за нами! - Владислав Морозов

– В каком смысле «очень большой»?

– Про двухступенчатую ракету А-9/А-10 представление имеешь? Ну так вот, к ней пририсовали третью ступень в виде четырех разгонных блоков размером поболее стандартной Фау-2…

– Так это же получается практически немецкий вариант нашей «семерки», которая Р-7?!

– Точно. Тем более что потом, уже в Москве, Василёв передал эти эскизы некоему полковнику Сергееву…

– Это Королеву, что ли? Ну ни фига себе!!!

– Именно. Интересно, что на эскизе был гриф секретности и дата – ноябрь 1943-го. Больше никакой документации на эту ракету найдено не было. В принципе нельзя исключать, что эту суперракету в числе прочих тоже запускали с африканского полигона. Вот только сколько было пусков, с какой целью и с какими результатами, можно только предполагать. Зная низкую надежность брауновских ракет, трудно допустить, что немцы добились каких-то положительных результатов с этим монстром. Хотя, конечно, ничего нельзя исключать. В общем, получается, что и у нашего «Востока» прослеживаются некоторые «немецкие корни». Такие дела.

– А дальше?

– А дальше все по плану. Обследовав полигон и собрав там все, что могло представлять хоть какую-то ценность, мы снялись с якорей. И здесь произошел единственный за все время нашего похода боевой эпизод. Кстати сказать, во время нашей стоянки у побережья Мозамбика мы держали средства ПВО в полной боевой готовности. У «эрликонов» всегда дежурили расчеты, а на катапульте «Серафимовича» в полной готовности стоял один из «спитфайров» с дежурившим в кабине пилотом. Дежурство несли по очереди, в течение всего светового дня. Так уж получилось, что 14 июля 1946 года, в день нашего отплытия из Мозамбика, в кабине в «готовности номер один» сидел именно я, в плавках и спасжилете. Корабли уже подняли якоря и уходили от берега, когда над нами вдруг появился небольшой двухмоторный самолет, сделавший круг. Когда он пошел на второй заход, мне скомандовали старт с приказом уничтожить его любой ценой. К этому моменту самолет идентифицировали как «москито», скорее всего, в варианте разведчика. Я запустил двигатель, и катапульта швырнула меня в воздух словно пинком под зад. Непередаваемое ощущение. «Москито» описывал второй круг над кораблями, когда я пошел на сближение с ним. Парни, сидевшие в его кабине, явно не ожидали столкнуться здесь с истребителем, но тем не менее среагировали быстро. Дали по газам и начали уходить со снижением. Их аппарат был не вооружен, а вот оторваться от меня на скорости они могли запросто. «Москито»-разведчик, да еще последних серий, мог уйти от моего «спитфайра-девятки», что называется, как от стоячего. Я сумел выйти «москито» в хвост, когда расстояние между нами стало быстро увеличиваться. Я, кстати, сумел рассмотреть, что самолет был в стандартной для английских разведчиков серо-голубой окраске и с подвесными баками, но без каких-либо опознавательных знаков или номеров. А я атаковал его на темно-вишневом «спитфайре» без опознавательных знаков. Так что это был, по сути, бой неизвестных самозванцев. Хотя, наверное, даже и не бой, поскольку они в ответ не стреляли. В общем, видимо, ребят ошарашило мое неожиданное появление. Если бы они маневрировали – может, и ушли бы. Но они потянули по прямой.

Когда они оторвались почти на километр, я увидел, что расстояние продолжает увеличиваться, и лучшего момента для атаки может уже не быть. Тогда я и влупил по ним из обеих пушек разом, без особой надежды на успех. Но дуракам, как известно, везет. Пара снарядов все-таки зацепили правое крыло «москито». За ним потянулся белесый след вытекающего топлива, скорость резко снизилась. Тогда я сблизился чуть ли не до пистолетной дистанции и влупил еще раз – по моторам и пилотской кабине. Ну, а третий раз атаковать не понадобилось. У «москито» загорелись оба мотора, и он, сильно дымя, пошел к воде. Я сопровождал его до момента касания волн. Из экипажа (а на таких разведчиках обычно летали вдвоем) никто не спасся. Видимо, не успели. На воде не осталось никаких обломков, только радужное пятно от масла и топлива…

– А что потом?

– Потом я вернулся к кораблям и доложил, что задание выполнено. Потом покинул машину с парашютом и был подобран из воды палубной командой. Мне объявили благодарность. В конце концов, я сумел выполнить то, для чего нас столько готовили. Все прошло успешно, поскольку экипаж «москито» на связь ни до боя, ни во время боя не выходил. Так что кого мы сбили – так и не узнали. На всякий случай на кораблях убрали всю псевдофинскую маскировку и подняли советские флаги, после чего экспедиция чинно направилась в сторону Мадагаскара. В районе нашего боя осталась одна подлодка, командир которой позднее доложил о том, что на следующий день там болтался английский «Сандерленд», явно кого-то искавший. Так что сбил я, наверное, или англичан, или каких-нибудь южноафриканских родезийцев…

– Звездочку на борту потом нарисовал, или, может, тебе орден дали?

– Как можно награждать за то, чего официально вообще не было? Это если бы все происходило в 1950-е, ставки были бы другие. А так – о чем говорить? Кстати, все интересное для нас на этом закончилось. «Каталины» частично разобрали и закрепили на палубах кораблей. До самого конца похода они больше не летали. Что же касается, к примеру, Ш-2, то их вообще не извлекали из трюмов. Короче говоря, почти полтора месяца, до самого Порт-Артура, весь наш летный персонал, и я в том числе, откровенно валяли дурака…

– Стоп, а почему Порт-Артур? Вы же вроде шли во Владивосток?!

– Все верно. После Мозамбика суда нашей экспедиции обогнули западное побережье Мадагаскара и двинулись дальше. По пути заходили в Коломбо и Сингапур. А 29 августа 1946 года бросили якоря в Порт-Артуре, где тогда, как известно, была наша военно-морская база. Там произошло окончательное разделение экспедиции. Всех военных и вооружение было приказано оставить в Порт-Артуре. С кораблей сняли зенитки. С «Серафимовича» демонтировали катапульту. Сгрузили оставшийся «спитфайр» и одну из «каталин». Вторая «каталина» со снятым вооружением и оба Ш-2 поплыли дальше на север. Также в Порт-Артуре оставили обе Су-76М и тягачи Я-12. Трактора и аэросани поплыли далее, вместе с прочим полярным имуществом…

– А люди?

– В основном их оставили дослуживать на месте, взяв со всех соответствующие подписки о неразглашении. Благо дела тогда всем хватало выше крыши. Насколько я знаю, наших саперов потом перебросили на Курильские острова разминировать японские «сюрпризы». Кстати, все четыре транспорта «Либерти» из состава нашей экспедиции остались на Тихом океане, и в конце 1950-х их, согласно пунктам соглашений о ленд-лизе, возвратили американцам. Ледокол «Усыскин» некоторое время использовали на Камчатке и Чукотке. Потом его переименовали в «Передовик», и в 1960-е он оказался в Игарке. Далее следы его теряются, видимо, списали по износу. Что же касается меня лично, то я потом почти год занимался тем, что облетывал и перегонял на территорию СССР из Китая трофейные японские самолеты. Тех типов, которые чем-то интересовали наших экспертов. Ну, а в конце 1947-го меня опять привлекли к полярным делам. Тогда стали всерьез задумываться о ледовых аэродромах за Полярным кругом. Прежде всего – для бомбардировщиков. Этим я потом и занимался почти три года. Назывались эти мероприятия «Высокоширотные экспедиции». И случилась там со мной еще одна история, возможно, связанная с этим долбаным «четвертым рейхом». Ну не отпускала меня эта тема…