Сыщик для феи - Владимир Свержин

– Лови его, Лазарь! Не дай уйти! – гаркнул исполин, устремляясь к поверженному другу. – Экий знатный удар, отродясь такого не видывал!

Еще бы! По моим прикидкам, если после выстрела картечью в упор любитель схлестываться почем зря остался жив и хотя бы отчасти невредим, ему бы следовало совершить смиренное паломничество в Тюрбанию и устилать там лепестками цветов каждый шаг неведомого мне Богдемагнуса или же его прямых потомков. Однако, не произнося этого вслух, я вслед за могучим хранителем традиций рванулся к поверженному телу. Впрочем, вмиг протрезвевшая Делли была уже возле распластанного по земле витязя, спеша оказать волшебными средствами первую помощь пострадавшему. К счастью, повреждения Вадюниного противника были не так фатальны, как предполагалось. Удовлетворенно кряхтя, он приподнялся на локте, затряс головой и попытался растереть грудь под мятым зерцалом.

– Ох и силен, чертяка! Ох и силе-ен! – Витязь скривился. Очевидно, каждое движение причиняло ему ощутимую боль. Немудрено! Невзирая на стальной нагрудник, кольчугу и стеганый войлочный подкольчужник, пару-тройку ребер выстрел с такого расстояния наверняка сломал. Однако рьяного витязя Неждана Незвановича такие мелочи, похоже, не интересовали. – Помогите мне подняться, друга верные! – с пафосом изрек он, протягивая руки мне и Буй-Туру. – Где там мой победитель?

Вадим Ратников стоял чуть в стороне, насупившись и словно говоря всем видом: «А че я, че я?! Он сам нарвался!»

– Ай да умелец, ай да могута! – с уважением промолвил Ломонос, делая неловкую попытку поклониться моему соратнику.

– Ну так я типа не хотел. – Вадюня развел руками.

– Коли одолел меня в честном бою, – не обращая внимания на неуклюжую попытку Вадима оправдаться, продолжил Неждан Незванович, – хошь – в полон бери, под выкуп, аль за службу, а хошь – будь мне братом названым.

– Да ты че, братан, я тебе че, немецко-фашистский оккупант, чтоб тебя в плен брать? Побазарили и разошлись, все пучком!

– Ну, коли братом меня зовешь, – обрадовался Ломонос, – и я тебя буду братом звать. Токмо имя тебе надо придумать громкое да знатное, чтоб по всему честному миру слышали. А то – Вадим, что Вадим, какой Вадим?

– Пусть зовется Злой Бодун! – раскатисто пробасил Буй-Тур, опуская руку на плечо свежеобретенного побратима. – Эк он тебя в грудину-то боднул!

И начались объятия, распитие очередного жбана медовухи, непременное «Ты меня уважаешь?», «Да я тобой просто горжусь!». И разговоры о деяниях и походах, которые я пытался превратить в опрос свидетелей, но с довольно малым успехом.

Уезжали мы поутру, в час, когда из табуна коней, представлявшихся нашему взору вечером, остались только наиболее яркие представители быстроногого племени. Утешив себя мыслью, что в любой момент смогу вызвать витязей для более тщательного допроса, я отпустил их дальше нести службу, предварительно взяв подписку о невыезде, которую они долго крутили в руках, пытаясь понять, в чем суть этой затеи. Потом, поверив словам нового побратима, смирились и поставили под распиской два отпечатка больших, весьма больших пальцев и аккуратную шестилучевую сквозную звездочку – личный значок Лазаря Раввиновича.

В пределах Груси мы могли не сдерживать бойкий шаг коней и теперь мчались во весь опор, спеша наверстать упущенное Немилосердно припекавшее светило заставляло то и дело задирать голову вверх, точно умоляя уменьшить пыл и выискивая, нет ли в небесной лазури хоть небольшой тучки или, скажем, облачка.

– Делли, – тоскливо глядя на фею, взвыл Вадим, утирая лицо краем плаща. – А нельзя чисто с погодой что-нибудь сделать? А то я в этом скафандре, пока до вашей столицы доеду, буду ну типа та снегурка после мартеновской печи.

– Погоди, – оборвала его жалобные излияния наша спутница. Она вперила взор чуть в сторону от солнца. – Меня во-он та птичка интересует.

– Да что в ней интересного? – муторно поглядев на объект наблюдения феи, спросил витязь по прозванию Злой Бодун. – Голубь как голубь. Хочешь, – Ратников потянулся за своим, уже знаменитым копьем, – сейчас гриль из него забабахаем. На всех, конечно, маловато, но тут уж – конкретно чё есть…

– Погоди ты с едой! – рассердилась фея. – Эта птица летит вровень с нами с самого утра. Причем в том же направлении, прямехонько к столице. И мне почему-то очень кажется, что этот голубок почтовый.

Мелкая белая птаха деловито махала крыльями, сокращая расстояние из неведомой нам точки А в неведомую точку Б. Мы, задрав головы, глядели на этот усердный комок перьев, сосредоточенно пытаясь сообразить, является ли он заурядным рейсовым письмоносцем, скажем, между Елдин-градом и Торцом Белокаменным, летит ли сия птичка божия по своим орнитологическим делам, или же это спецкурьер, имеющий непосредственное отношение к визиту иномирных гостей.

– Может, ее того, хлопнуть? – хищно вымеряя, какое упреждение дать Мосбергу, поинтересовался новоявленный витязь.

– Ни в коем случае, – не спуская глаз с голубя, покачал головой я. – Может, она сама по себе летит. Вдруг там любовное послание, терзание сердца молодого.

– А если она вражья? – хмуро пробасил Вадюня.

– Тогда уж тем более нельзя эту птичку трогать. Следует узнать, куда она направляется и, желательно, кто ее послал.

– Как же это в натуре узнаешь, – поигрывая копьем, хмыкнул мой верный соратник, – если она по небу рассекает?

– Очень просто, – вмешалась в нашу перепалку Делли, прикладывая пальцы к вискам и тщательно выцеливая взглядом своих васильково-голубых глаз подозрительную пичугу. – Только, ради бога, помолчите, не мешайте сосредоточиться.

Мы послушно притихли, лишь в траве шуршал запутавшийся ветер, да из брюха синебокого жеребца доносилось утробно-угрожающее: «Я убью тебя, лодочник!» Внезапно голубь, дотоле преспокойно хлопавший крыльями, застыл в воздухе, мучительно пытаясь осуществить привычную с желторотых времен последовательность движений: взмах и… и… Если на клюве птицы могло отразиться недоумение, оно обязательно должно было там отразиться, поскольку как ни силься голубь опустить крылья, как ни тужься, они по-прежнему оставались в поднятом состоянии. Более того, сам того не желая, бедолажный начал экстренное снижение, причем, к переполнявшему его возмущению, – хвостом вперед.

– Ну вот, – облегченно произнесла Делли, когда посланец наконец очутился у нее в ладонях, – и не надо никакой пальбы.

В том, что пойманный феей голубь почтовый, больше не оставалось ни малейшего сомнения.

– Нехорошо, конечно, читать чужие письма, – вздохнул я, отвязывая от лап негодующей птицы туго скрученный клочок пергамента. – Но с другой стороны, в интересах следствия…

Я развернул записку: «Они направляются в столицу, – гласил текст послания. – Делли, с ней одинец-следознавец и могучий витязь. У витязя синий конь, вероятно, мурлюкской породы». «Мурлюкская порода» была тщательно подчеркнута, должно быть, сей знаменательный факт означал что-то весьма важное. Больше в записке не было ничего. Как ни крутил я ее, пытаясь найти какую-то тайную метку, как ни просвечивала наш трофей могущественная фея, тщась отыскать под маской очевидного тайные письмена, все впустую.