Фамильный оберег. Камень любви - Ирина Мельникова

— Все ол райт, начальник! — осклабился Федор. — Проверял, работает как часы!

А Татьяна поняла вдруг, что ее раздражало в Федоре. Ночью он вел себя грубее и развязнее, чем днем на раскопе. Тогда он был сдержан и мрачен. Сейчас неприятно оживлен, и руки его нервно подрагивали. Это она заметила, когда он схватился голой рукой за ручку котелка. Обжегся и выругался сквозь зубы: «О, бля!..», а ведь рядом лежала рукавица-верхонка. Отчего же он забыл про нее?

Анатолий пожал руку Федору, и они направились в лагерь. Но пока не скрылись среди деревьев, Татьяна спиной ощущала тяжелый взгляд. В какой-то момент не выдержала, оглянулась. Сложив руки на груди, Федор смотрел им вслед, словно проверял, не свернут ли куда в сторону.

Она не преминула сказать об этом Анатолию, так же как и о своих подозрениях.

— Я тоже заметил, что он нервничает, — сказал Анатолий. — Причем почти не скрывает этого. Жалко, не успел на его сапоги взглянуть. Хотя что толку? У нас в таких сапогах добрая половина народа ходит.

— Но почва ведь разная? Если на сапогах глина из оврага, значит, побывал там однозначно.

— На моих кроссовках тоже глина из оврага, и у Бориса, и у Евы, и у кучи народа, — вздохнул Анатолий. — Но даже найдем именно его следы в овраге, что докажем? Объяснит, что спускался туда несколько раз. В туалет, к примеру. Поняла, от оврага до палатки минут пять бегом?

— Не поняла, это ж ты все окрест знаешь.

— Так мне положено знать! — улыбнулся Анатолий. — Я еще по весне весь лог облазил, и утес, и на сопку поднимался. Сверху антропогенный ландшафт лучше заметен. Тени от валов, более сочная трава на месте рвов и каналов. Эта роща ведь тоже после выросла, на пепелище. Такие березняки вторичными называются.

— Я в этом ничего не понимаю, но верю тебе на слово!

Она усмехнулась и, махнув палкой, сбила несколько соцветий борщевика.

— Эта зараза тоже помойки любит и жирную землю.

Анатолий обнял ее за плечи.

— Палку брось. Я думал: вот-вот двинешь Федору по башке.

— И навернула бы! — произнесла она с вызовом, но палку бросила. — Терпеть не могу сальности и грязные намеки!

— Вот ты какая? — тихо засмеялся Анатолий и, остановившись, развернул к себе лицом.

— Какая? — спросила она тихо и потянулась к нему.

Даже привстала на цыпочки, чтобы обнять его уже безбоязненно, без тени раскаяния, что поступает опрометчиво, забыв об обещаниях вести себя мудро и осмотрительно.

— Смелая! И решительная! — прошептал он восхищенно. Глаза его озорно блеснули. — Просто Жанна д’Арк!

И вопрос «Зачем? Зачем она это делает?» тут же отпал как не имевший ровно никакого значения.

Федор сейчас нисколько ее не интересовал, да и то, спускался ли он ночью в овраг, тоже не волновало. Главное, она осознала, что пошла на раскоп не за тем, чтобы прояснить, чем сторож занимался ночью. Поняла, когда увидела улыбку Анатолия, шальной блеск в его глазах, почувствовала, как сильные ладони легли на талию, скользнули по бедрам и прижали к себе.

Он обнимал ее нежно и властно и не произнес больше ни слова. Татьяна тоже молчала, только дыхание вдруг сбилось и сердце затрепыхалось в груди, как пойманная в силки птица.

Они целовались долго и жадно. Забыв о времени, ни о чем не думая и не жалея!

Наконец Анатолий оторвался от ее губ и прошептал, задыхаясь:

— Пойдем! Пойдем ко мне!

И только тогда она словно очнулась, уперлась ему в грудь ладонями и покачала головой.

— Нет! Уже поздно!

Спазм перехватил горло, дыхание сбилось, слезы застилали глаза, но она, обняв его за шею, упрямо твердила:

— Подожди! Не спеши! Зачем, чтобы с первых дней о нас болтали всякие гадости?

Но он опять закрыл ее рот губами. Прижал к себе — горячий, дрожащий от возбуждения. Его поцелуи стали настойчивее, губы — жестче, руки — требовательнее, объятия — смелее. Она охнула от неожиданности, когда его ладони стиснули ее грудь. Боже, в один миг оглохла и ослепла и даже не заметила, когда он расстегнул рубаху. Но мужская рука уже потянула молнию на джинсах… И Татьяна поняла, что сейчас окончательно потеряет голову. И они никуда не пойдут. Все произойдет здесь, на влажной от росы траве, потому что еще мгновение, и будет поздно сопротивляться.

— Нет! — выкрикнула Татьяна и что было сил толкнула его в грудь. — Я же сказала!

Она торопливо застегнула джинсы, запахнула рубаху. Анатолий, опустив голову, сказал глухо и обреченно, что ли:

— Прости! Я не хотел тебя обижать!

— Я не обиделась, — она виновато улыбнулась. — Только не торопи меня, ладно?

— Хорошо, — кивнул он. — Не буду! Но я люблю тебя! Это выше моих сил, понимаешь?

— Понимаю, — ответила она и посмотрела ему в глаза. — У нас все впереди. И не здесь, на мокрой траве, на сосновых шишках. Я не хочу, чтобы суетливо, как… Как… не люди!

— Ты, права! Абсолютно!

Он снова обнял ее.

— Не бойся! Я все понял! А теперь пошли, провожу тебя до палатки. — И взглянул на небо. — Ого, светает уже!

И правда, небо заметно посерело, приглушило свет звезд. Луна испуганно отступила за горизонт. Где-то далеко-далеко, видно, возле юрты бабушки Таис, прокричал петух.

Они взялись за руки и направились к еще спавшему лагерю. И только легкая дрожь его ладони выдавала, что спокойствие давалось Анатолию с большим трудом. Впрочем, женщин обычно радует, что мужчины порой впадают в безумие рядом с ними. Правда, никогда в этом не признаются. Татьяна тоже не призналась. Но душа ее ликовала, хотя где-то далеко-далеко, в самых глубинах сознания, поселился червячок. Противный такой, зубастый червячок. И грыз ее, грыз помаленьку, пока они не спустились в ложбину.

— Поспи сегодня подольше, — сказал Анатолий. — Я распоряжусь, чтобы тебе оставили завтрак.

— Я тоже тебя люблю, — сказала она и быстро поцеловала в щеку. — Прости, если обидела.

И поняла, что червячок скончался. Она поборола страх и произнесла наконец очень важные слова. Те самые, что уничтожили остатки ее сомнений и, очевидно, уняли бурю в душе Анатолия. Не зря же он так счастливо и открыто улыбнулся:

— Иди, а то… разбудим Ольгу Львовну! — и слегка подтолкнул ее к входу.

Татьяна скользнула в палатку и только внутри перевела дыхание.

Она тихо пробралась к раскладушке и удивилась. Ольга Львовна, несмотря на боли в спине, позаботилась, приготовила постель, даже надела пододеяльник поверх спальника.

Чистые простыни! Какое блаженство! Татьяна закрыла глаза. Уснуть! Немедленно! Впрочем, можно было не приказывать. Веки налились тяжестью. Мысли в голове путались, таяли, сознание расплывалось. Тишина убаюкивала, расслабляла, но вот заснуть почему-то не получалось. Проваливаясь на миг в забытье, она почти сразу выныривала обратно, в серый рассвет, проникавший сквозь окна палатки. Старательно прогоняла обрывки мыслей из уставшей головы, но они тотчас возвращались обратно.