Закон абордажа - Игорь Недозор

Еще не умерли последние старики, привезенные сюда первыми с южного материка, а вот уже появились и свободные. Кто-то выкупался — ведь даже рабу нужно дать какую-то надежду, чтобы он не наложил на себя руки или, того хуже, не наложил их на горло хозяина. Кто-то освобождался из хозяйской милости: ведь даже с самыми жестокими хоть раз да приключаются вспышки милосердия. Кто-то дарил рабов церкви, а тут Первосвященник возьми да и постанови, что через десять лет рабу храма положено дать свободу.

Эронга Сао стал лучшим серебряных дел мастером и гравером в арбоннских владениях, а кузнец Бунго научил эгерийцев выплавлять черную бронзу, из которой получались превосходные пушки и даже аркебузы. Сирингия Мудрая открыла сотню с лишним лекарственных трав. А ее дочь догадалась приручить дикий маис, вспомнив, что похожую культуру выращивали у нее на родине. Уже через два десятка лет его начали разводить в Эгерии, откуда он расползся по свету до самого Дангао. Именно от рабов пошел обычай разводить больших черепах в особых загонах до тысячи голов, что заменяло сотню быков.

Знаменитый вождь шойосов Эндагобо стал первым чернокожим капитаном в войске эгерийского короля.

Были и другие.

В одной только Кадисте проживали десятки мулатов, владевших в общей сложности десятью тысячами рабов. И случалось, бывший дворянин, а ныне кабальный раб, прислуживал бывшему рабу, пока тот завтракал, после того, как провел ночь с дочерью оного дворянина. Бывало и такое.

Потом, может быть, скажут: «Так рождался новый мир и новый народ».

Но мудрый просто пожмет плечами: «Таково течение жизни».

Так или иначе, а к 3342 году от Воздвижения Первого Храма, от Изумрудного моря до южных льдов раскинулись громадные владения эгерийской короны, чьи многочисленные губернаторы, чиновники, солдаты и морская стража зорко следили за тем, чтобы иностранные суда не вздумали вести торговлю. И это было главным.

А люди — что ж? Люди умирали, как и было установлено Творцом — Эллом.

Сколько их умерло на заготовках ценной древесины, на рудниках, на плантациях пряностей, на добыче сахара из растущей тут сахарной пальмы — не счесть.

От неведомых болезней, лишений, поножовщины и тоски по утраченной родине умерло не меньше. Свободные и рабы, нищие и идальго, айланцы, танисцы, каильянцы, арбоннцы, хелмийцы, мисрийцы…

Всем им эпитафией могут послужить слова из поминальника, начертанные рукой безымянного монаха в часовне на старом кладбище Геоанадакано. «А имена их Элл ведает…»

3342 год от Возведения Первого Храма, 12-е число месяца аркат.

Стормтон, Ледесма. За сутки до вышеописанных событий.

— Зря ты, парень, от угощения отказываешься, — с укором глянула на него красавица-смуглянка, когда он, заплатив два медяка за завтрак, выходил из заведения. — Я бы тебя так попотчевала — все плавание бы потом меня вспоминал.

И столько всего, обещающего блаженство, было в ее взгляде, да и во всей ладной фигурке, что пикарон чуть было не поддался искушению.

Не вовремя появившаяся рядом с девицей драная черная кошка разом испортила мулату все настроение. Кошек он не переносил. Особенно такого, схожего со цветом его собственной кожи окраса.

— Как-нибудь в другой раз, — улыбнулся вежливо, но достаточно прохладно, чтоб отшить прилипалу.

— Ну, как знаешь, — надулась молодка. — Надумаешь — знаешь, где меня найти.

— Непременно, — пообещал темнокожий.

Портовая дорога, по которой шел Х'Ант, прилегала к причалу, где и днем, и ночью было полным-полно моряков, а сама улица пестрела вывесками таверн, зазывающих посетителей на стаканчик рома. Шумное оживление сутки напролет царило на Параде — главной улице Стормтона.

Вернувшиеся флибустьеры бродили от таверны к таверне. Их кошельки были набиты золотом, но бархат, шелка и кружева плохо сочетались с грубыми манерами и изукрашенными шрамами физиономиями. Компании таких молодцов неделями пировали с куртизанками со всех уголков мира.

Нередко на компанию покупалась бочка вина, выбивалась затычка, и пираты, по очереди подставляя рты под струю, глотали вино, пока бочка не была осушена. Деньги спускались до последнего гроша, и иные умудрялись за ночь прокутить две-три тысячи риэлей. Это притом, что сильный раб стоил сотню, а бутылка самого лучшего вина — пять. Некоторые входили в кабак в шелках и золоте, а к утру у них не оставалось даже рубашки на теле.

Х'Ант вспомнил рассказы одного из своих наставников, служившего лакеем при прежнем губернаторе. Один пират платил дочери его по пять сотен золотом лишь за то, чтобы взглянуть на нее голую… Кончилось это плохо для корсара: не прошло и трех месяцев, как его самого продали за долги — и как раз тому, в чьем доме он промотал большую часть своих денег…

День тянулся ужасно долго. Он провел его, бесцельно шатаясь по открытым рынкам. Но что поделаешь? Такова его миссия — разведать как можно больше.

За час до захода солнца он находился неподалеку от Восточных ворот. Делая вид, что рассматривает дверь лавчонки татуировщика с образцами рисунков — хэйянских, сянских, амальфийских, он при этом не спускал глаз с часового, который, скользнув по нему взглядом, лениво прохаживался у караульной будки. Похоже, пройти через ворота особого труда не составит. Вот если бы он знал, куда ему идти дальше!

Его должны были встретить и взять чертов пакет, буквально обжигавший его тело…

Перед тем как несколько часов назад его лодчонку спустили со шхуны под фрисландским флагом — под ним тут плавают все кому не лень — и парус повлек его к недалекому берегу, тот странный тип был уж слишком словоохотлив. Всё говорил, как это важно, твердил, что друг свободных пикаронов уж слишком о себе возомнил и ему надо напомнить о взятых на себя обязательствах — но глаза его прямо-таки излучали ложь как два фальшивых скеата, слепленных из оловянных пуговиц.

Вся эта история не слишком-то нравилась одному из лучших прознатчиков Дарина. Конечно, он повинуется воле вождей, но вот кто о себе много возомнил — так это Рагир, что, как уже поговаривали в тайных лесных и горных поселках, всё больше ведет себя как претендент на пикаронский трон.

Х'Ант осмотрелся, глянул зачем-то в сторону форта, чья зубчатая громада рисовалась на фоне синего неба, а батарейная башня торчала как Хамиранова мужская гордость.

Ладно — он идет с важным поручением и не должен его провалить.

В нескольких ярдах от него стоял какой-то рослый мужик и, как показалось Х'Анту, внимательно следил за ним. Пикарон, нарочито громко насвистывая начальные такты «Канонира и Смерти» неожиданно пересохшими губами, быстро свернул в заросшую, темную улочку. Он шел очень быстро и когда обернулся, то ничего, кроме колеблющихся теней, не увидел.

В «Старом компасе», мимо которого, томимый голодом и жаждой, проходил Х'Ант, кто-то орал развеселые песни пьяным голосом, из двери доносились грохот ломающейся мебели и звон разбивающейся посуды; похоже, внутри веселье шло полным ходом.