Потерпевшие победу. Немцы в Корсуньском "котле" - Гельмут Фогель

С нетерпением танкисты ждали обещанного артиллерийского огня. Сами они сейчас мало что могли сделать кроме бдительного наблюдения за окрестностями. Поскольку с ними не было пехоты, им приходилось самим обеспечивать, чтобы группы истребителей танков не подобрались слишком близко к их «Пантерам». Наверное, они проводили время и в раздумьях о том, что происходило с ними за первый день боев. Они начали день с 61 машиной, а теперь осталось лишь 35 танков. На самом деле большую часть «Пантер» можно было отремонтировать, но неясно, осознавали ли это танкисты в тот момент[118].

Артиллерийской поддержки пришлось ждать дольше, дольше, чем хотелось бы. Пока немецкие танкисты ждали, советские солдаты укрепляли свои оборонительные позиции. Наконец около 14:50 немецкая артиллерия открыла огонь, затем по Писаревке нанесли удар пикирующие бомбардировщики. В результате задержка между ударами артиллерии и авиации и атакой «Пантер» вышла слишком большой, предоставив противнику достаточно времени для восстановления обороны. К тому же артиллерия начала обстрел первой, до удара пикировщиков по Писаревке. Таким образом, у оборонявшихся к северу и западу от расположения «Пантер» получили еще больше времени для приведения позиций в порядок. Наконец, огонь артиллерии был не особенно сильным, так же как и эффект от атаки бомбардировщиков, поскольку их встретило мощное зенитное прикрытие, и бомбы пришлось сбрасывать с большой высоты.

Когда в 15:35 «Пантеры» двинулись вперед, имея 3-ю роту посередине, 1-ю и 4-ю роты — слева и справа, они натолкнулись на оборону, которая вовсе не была уничтоженной или нарушенной. Им была поставлена задача занять высоту 209,4 и ожидать там подхода немецкой пехоты, сразу после чего «Пантеры» должны были продолжить наступление. Лейтенант Мут, командовавший 3-й ротой с тех пор, как Вартман получил ранение, особенно беспокоился за фланговый огонь из Писаревки, где, скорее всего, стояли в засаде противотанковые пушки. Его опасения полностью оправдались. Когда «Пантеры» поехали вперед, два танка из 4-й роты вспыхнули от попаданий в борт. Скоро начали получать попадания и танки 3-й роты, и Мут приказал своим танкам открыть огонь по советским пушкам. Но только «Пантеры» Мута заняли позиции для ведения огня по позициям противника, полковник Бюзинг приказал командирам рот прибыть на его командный пункт.

В сумерках Мут и Кирхгоф явились на командный пункт Бюзинга на южном склоне высоты 205,4. Вместо приветствия Бюзинг встретил их обвинениями в медленном выступлении батальона после артиллерийской подготовки. Он даже угрожал военно-полевым судом, если их подразделения не будут действовать более решительно. Угрозы Бюзинга относились не только к прибывшим командирам рот, но и к двум другим. Адъютант батальона был послан на поиски капитана Майера, поскольку он был одним из двух, до сих пор не прибывших на командный пункт.

Мут и Кирхгоф вернулись в свои подразделения, и неизвестно, что они думали об угрозах Бюзинга. В отчетах о боевых действиях, составленных командирами рот спустя несколько дней, ни один из них не оставил лестных отзывов о командовании Бюзинга. Напротив, отчеты были весьма критическими. Среди прочих жалоб отмечался факт, что командирам не сообщили о времени и длительности артиллерийской подготовки и удара бомбардировщиков. Эта критика выглядит справедливой, поскольку было действительно невозможно воспользоваться результатами ударов, о которых они не были уведомлены. Еще более прямая критика действий Бюзинга просматривается в комментарии о времени, потерянном на вызов командиров на командный пункт. Световой день подходил к концу, и каждая минута была дорога. В темноте «Пантеры» лишались преимущества, заключавшегося в большой дальности эффективного огня своих пушек.

Атака продолжилась, но 1-я рота прошла едва ли больше 800 метров, когда адъютант батальона нашел Майера и приказал ему прибыть к Бюзингу. Так в разгар атаки старший ротный командир был вынужден вернуться назад на командный пункт. Когда Майер добрался до Бюзинга, тот обвинил его в задержке атаки. Бюзинг грубо сказал ему: «Батальоном командую я, вам вообще некому давать приказы». Снова Бюзинг требовал безотлагательных действий, но, как писал Майер через три дня, к тому времени, как он возвратился в роту, уже стемнело. Он разглядел танки в свете осветительных ракет, вспышках выстрелов из пушек и пулеметов, но казалось, что большая часть машин при попытке выполнить приказ и занять высоту 209,4 сбились с пути.

Рота Майера наступала вместе с 3-й и 4-й ротами, в то время как рота тен Бринка прикрывала левый фланг батальона. Как и ожидалось исходя из дневных наблюдений, фланговый огонь советских противотанковых пушек оказался очень сильным. Почти сразу же танк лейтенанта Ноймеера, возглавлявшего один из взводов в роте Кирхгофа, получил попадание и загорелся. Танкисты Кирхгофа обнаружили, что в темноте они не могут определить местоположение вражеских пушек с точностью, достаточной для их уничтожения. Хотя вспышки пушечных выстрелов были видны, по ним невозможно было оценить расстояние до цели.

Тем не менее Кирхгоф и Мут решили двигаться вперед. Запустив осветительную ракету, они увидели советские машины на дороге между Тишковкой и высотой 209,4. По радио Кирхгоф отдал приказ открыть огонь по этим машинам, но почти сразу же Бюзинг скомандовал по радио: «Прекратить огонь по машинам и продолжить движение к цели». По сути, приказ Бюзинга кажется оправданным, поскольку «Пантеры» достигли высоты 209,4, где были подбиты один или два Т-34, остальные отступили.

Добравшись до северного края высоты, немецкие танкисты получили короткую передышку. В этот момент Кирхгоф услышал, как Бюзинг по радио приказывает не пересекать дорогу севернее высоты 209,4 до того, как он сам прибудет на высоту. После этого от Бюзинга долго не поступало никаких команд. Тем временем советские противотанковые пушки открыли огонь по «Пантерам» с фланга, заставив немцев отойти на 50–100 метров назад в поисках менее уязвимой позиции. Однако за счет этого маневра советская пехота сумела подобраться вплотную к немецким танкам. Кирхгоф, высунувшись из люка по грудь, стрелял по советским пехотинцам из пистолета, но в темноте было очень трудно попасть в них. Позади своей машины он увидел два немецких танка, экипажи которых готовили один из танков к буксировке другим. К тому же он обнаружил очень близко к ним пехоту и запряженные лошадьми повозки противника. Шум двигателей «Пантер» заглушил звуки приближения русских. Кирхгоф немедленно приказал экипажу развернуть башню, но было слишком поздно. Советская противотанковая пушка на прямой наводке подбила один из танков, готовившихся к буксировке. Кирхгоф в ярости потребовал от своих танков прекращать движения и все время маневрировать.

Кирхгоф несколько раз пытался связаться с Бюзингом по радио, чтобы сообщить ему о сложившейся обстановке. Но все попытки были безрезультатны, и капитан Майер принял командование батальоном. Поскольку у танкистов не имелось ясной задачи, а танки не получили пехотного прикрытия, даже когда советская пехота и противотанковые пушки стали просачиваться на их позиции, капитан Майер приказал батальону переместиться восточнее, в частности чтобы выйти из зоны, освещаемой горящими машинами. Немецкие танки выстроились «ежом» и вскоре услышали Бюзинга по радио. Он приказал пустить зеленую и белую ракеты, чтобы обозначить свою позицию. Майер не стал пускать ракеты, потому что опасался осветить свои танки, сделав их легкими целями для советских артиллеристов. Вместо этого Кирхгоф взял ракетницу и, прежде чем выстрелить, отбежал от танков. Через некоторое время показались две немецкие полугусеничные машины, что обеспечило «Пантерам» некоторое пехотное прикрытие в темноте. Однако скоро Бюзинг по радио приказал батальону отойти обратно на высоту 205,4, что, после некоторых колебаний, было выполнено.