Костры на берегах - Андрей Леонидович Никитин

И хотя знаешь, что первое впечатление, мелькнувшее в сознании, самое верное, все равно вглядываешься, не доверяя себе, пытаясь разобраться, что там скрывается за чертами мальчишеских и девичьих лиц.

Этот вот недалек и пришел сюда лишь потому, что пошли остальные. У того припрятанная в глазах хитреца, да и держит он себя так, что чувствуется: заводила, глаз да глаз за ним нужен… Девочки сбились стайкой, они и стесняются больше, чем ребята. А вот тот паренек, что отсел в сторонку от других… На нем выцветшая лыжная курточка, выгоревшие старые джинсы, сандалеты на босых ногах. Похоже, что ему не только занятие, но и заработок нужен. Худенький, белобрысый, с ясными голубыми глазами, он внимательно слушает мои пояснения. Возможно, он что-то читал об археологах, о раскопках, и время от времени я отмечаю скользящую по его лицу тень промелькнувшей мысли. Мне нравятся его руки — хорошие руки, дельные, и лопата в этих руках выглядит не просто огородной принадлежностью, а рабочим инструментом, подогнанным к рукам, росту и силе ее владельца.

Я замечаю сверкающую полоску, идущую по краю лопаты, и понимаю, что Игорь, как назвала его классная руководительница, накануне еще готовился к сегодняшнему дню, пройдя по лезвию напильником и бруском. Что ж, может быть, именно его стоит оставить на все лето…

А вот уже другой характер, эдакая местная красавица, знающая себе цену. Если не ошибаюсь, Зина, дочь моториста, и живут они через несколько домов от нас. Ну, эта у нас на раскопках не задержится. Зато Ольга, зеленоглазая и веснушчатая девчушка в косыночке, мне определенно нравится: и бойка в меру, и авторитетом, как видно, не только среди девочек, но и у мальчишек пользуется! Вот и еще, стало быть, один человечек, на которого можно будет попробовать опереться в работе. А то скоро уедут от меня в свои экспедиции Вадим и Саша, и что мне тогда делать без помощников?

— Можно начинать, товарищ начальник? — спрашивает Вадим, подходя ко мне с планом раскопа и неприметно подмигивая.

— А ну, кто ко мне? — кричит Саша.

Вот оно, началось! От последнего шурфа, в котором две недели назад мы нашли скребок, теперь к реке пущена широкая четырехметровая траншея. Еще через двадцать метров она сомкнется со старым раскопом. Я не рассчитываю, что здесь будет что-то уж очень интересное, здесь всего лишь край поселения. Но, во-первых, его все равно надо исследовать, а во-вторых, это место я выбрал для начала специально: культурный слой здесь невелик, находок будет мало, нет опасности, что неопытные ребята разрушат что-либо ценное. А когда они закончат этот раскоп, то появятся и опыт, и сноровка, и знания…

Неожиданно резкий и протяжный гудок за спиной оглушает. Я оборачиваюсь. Павел, подъехавший к станции на своем мотовозе, радостно скалит зубы, высунувшись из окна. Синяк его почти не виден…

21

Археолог идет сверху, в глубь времени, в глубь земли. История предстает перед ним фильмом, пущенным наоборот. Только достигнув материка, он может остановиться, осмотреться и, помня о том, что промелькнуло перед ним, начать мысленно восстанавливать прошедшее.

Материк — это основа, на которую не простиралась деятельность человека; над ней накапливалось веками то, что является целью археологических раскопок.

Парадокс археологии в том, что исследовать прошлое можно, только предварительно разрушив его. Раскопки — это разрушение, разрушение необратимое. И лишь от методики раскопок зависит полнота изучения памятника, а стало быть, посильное сохранение его в виде коллекций, чертежей, фотографий, рисунков, планов. План позволяет видеть, как в пределах каждого квадрата — четырех метров — располагались предметы. Но они лежат на разной глубине, а на одном и том же памятнике могут быть разновременные вещи. Поэтому толщу культурного слоя делят на горизонты, по десять сантиметров каждый.

С каждого квадрата и каждого горизонта находки заворачиваются в отдельный пакет. Потом, если все пакеты расположить по порядку, можно восстановить условия залегания каждого предмета.

Сейчас мы кончаем пробный раскоп.

На дюнах дерна нет: мхи, вереск, прослойка перегноя — все не более десяти сантиметров. Затем идет подзол — белый, будто смешанный с золой песок. Но это еще не культурный слой. Желтый песок с разводами от солей железа, с белыми пятнами проникающего сверху подзола лежит ниже. В нем чернеют угольки, встречаются отщепы кремня, керамика. При зачистке проступают темные пятна — следы истлевших корней, когда-то врытых в песок столбов, остатки очагов с золой и углями.

Пятна — самое важное, что здесь есть.

Цвет и структура почвы выдают те изменения, которые происходили на этом месте в древности. Разбирая пятно, изучая форму ямы, задаешь себе вопрос: зачем она была выкопана? Чем выкопана? Как связывается с другими ямами и пятнами? Вот хотя бы эта цепочка небольших темных пятен, протянувшихся наискосок из одного угла раскопа в другой…

Пока остальные ребята снимают верхний слой с нового раскопа, я поставил разбирать эти пятна Игоря и Олю — двух своих новых помощников, которых отметил еще в первый же день работы. Если остальные, насколько я понял, смотрят на раскопки как на что-то временное, лишь ненамного отдалившее летнее безделье, то эти двое хотят работать у меня все лето. Что ж, надо попытаться подготовить их так, чтобы они заменили на раскопе Вадима и Сашу. Застенчивый и старательный Игорь, напоминающий мне чем-то Володю Карцева, робеет в неожиданной для него роли начальника. Он краснеет, понижает голос до шепота, когда переспрашивает соклассницу о находке, и мне часто приходится вмешиваться, чтобы утвердить его авторитет.

Ольга — полная его противоположность. Волевая, с острым, как бритва, язычком, в россыпи мелких веснушек, она приняла из моих рук папку с планами как должное. Она умеет командовать и не смущается шуточек, которые отпускают по ее адресу глазеющие на раскопки мотористы. Очень хорошо! По крайней мере Саша с Вадимом могут пока снимать общий план поселения…

Так что получилось у ребят с пятнами? Каждое из них теперь, когда красными садовыми совками выбран заполнявший их серый песок с угольками и золой, превратилось в неглубокую цилиндрическую ямку, отстоящую одна от другой на полметра. Изгородь? Что она отгораживала — дом, загон? Но раскоп мы здесь расширить не можем: с одной стороны его ограничивает большая старая канава, с другой — насыпь узкоколейки. Может быть, это даже следы от дома: чуть поодаль мы нашли большую очажную яму, наполненную углями…

Как это всегда обидно! Вот, кажется, уже нашел тропку, идешь вдоль изгороди, сейчас свернешь за угол, в лицо тебе пахнет