Сон Брахмы - Роман Светлов

– Стой! – заорав благим матом и сбросив полотенце, Матвей бросился на лестничную площадку.

Ему удалось схватить взломщика за плечо, но тот вывернулся, резко ударив Шереметьева локтем. Через какое-то мгновение его шаги уже звучали на лестнице. Матвей устремился за ним, а затем, не думая, что делает, перемахнул через перила. Возможно, это было единственно правильным решением: прыгнув на следующий лестничный марш, Матвей прямо-таки оседлал беглеца, и они кубарем скатились вниз, вплоть до очередной лестничной площадки.

В темноте было трудно понять, где руки, голова взломщика, однако Матвею удалось подмять его под себя. Спустя несколько мгновений рядом появилось световое пятно, и послышался голос отца Евпатия:

– Цел?

– Оба целы, – ответил Матвей.

Фонарик выхватил из темноты извивающееся под Шереметьевым тело. Когда он осветил лицо, Матвей едва не засмеялся: эта физиономия с дико выпученными глазами и черным респиратором отчего-то напомнила ему «Звездные войны».

– Там еще один! – мимо них прогрохотали фотограф и отец Макарий.

– Открой ему личико, – попросил Матвей.

Евпатий взялся за свиную морду респиратора и сорвал ее с головы взломщика. Тот взвыл, но не стал прятать лицо.

– Знакомы? – спросил Евпатий.

– До сегодняшнего дня – нет, – ответил Шереметьев. – Но сейчас познакомимся.

Во взломщике была явная примесь дальневосточной крови: ее выдавали широкие скулы и вытянутые, словно финиковые косточки, глаза. Он уже перестал вырываться и просто смотрел на Матвея и Евпатия. Смотрел с нескрываемой злобой.

– Зря вы это, ребята, – неожиданно высоким голосом сказал он. – Очень зря.

– И вы зря, – ответил Евпатий. – Не на тех напали.

В этот момент, грузно топоча, вернулись Олег Викторович и Макарий.

– Сбежал, вот ведь зараза! – фотограф явно задыхался. – Внизу у нас домофон, пока кнопку нажмешь, пока… Я думал, мы успеем. А они подложили камешек, дверь была открыта. Бегает хорошо – прямо по снегу, как заяц. Нам бы тренироваться…

– Когда возвращались в подъезд, услышали звук отъезжающей машины. Их ждали, – добавил Макарий.

– Это понятно, – ответил Евпатий. – Хотя бы один человек с колесами. Может, и еще кто-то был – на внешнем наблюдении. Однако дали промашку – недоглядели, как мы пробрались в квартиру.

Взломщик молчал, переводя глаза с одного лица на другое.

– Холодно здесь. Потащили его в квартиру, – наконец произнес Шереметьев.

– А потом что? – спросил Олег Викторович.

– Вызовем милицию.

* * *

Объяснения с милицией завершились только под утро. Сонный и злой наряд никак не мог понять, что случилось, и не желал верить словам об усыпляющем газе. Предложение отца Евпатия взять анализы с полотенца, висевшего на вентиляционной решетке, вызвало дружный хохот:

– Мы что тебе, из полиции Майами приехали?

Когда дружной компанией добрались до отделения, Евпатий и Макарий все же заставили внести в протокол слова об усыпляющем газе. Как и то, что у пойманного взломщика было как минимум два сообщника.

У Матвея сложилось впечатление, что милиционеры больше были обеспокоены выяснением вопроса, не превысили ли четверо здоровых мужиков нормы самозащиты, когда вязали этого узкоглазого, вызывающе молчащего парня, чем тем, для чего он вообще полез к фотографу.

Взломщик молчал и в квартире Олега Викторовича, пока они дожидались милицию. Отец Евпатий быстро перестал донимать его вопросами – всем было очевидно, что разговаривать тот не собирался. Матвей помнил по Чечне, что нужно делать в подобных случаях, но ведь это была Москва, а не Чечня…

Олега Викторовича молчание взломщика бесило больше всех:

– Он над нами издевается! Кто тебя послал, ниндзя ты паршивый?! Кто тебе приказал травить меня и мою жену?

«Паршивый ниндзя» высокомерно глядел поверх головы фотографа и хранил молчание.

– И что же, он будет молчать, а мы терпеть? – возмущенно спросил Олег Викторович у Евпатия.

– Будем терпеть. Вы хотите, чтобы мы допросили его по полной программе? Тогда несите утюг, паяльник… Этот парень достаточно натаскан, чтобы не бояться словесных излияний. А пытать его мы не станем. Он это понимает, а потому и сидит, довольный собой. Тоже мне нашелся, герой-разведчик.

В милиции, правда, высокомерное молчание быстро надоело. Когда один из сержантов в десятый раз спросил у взломщика: «Как зовут? Имя? Фамилия?», и получил в ответ лишь холодную улыбку, милицейское терпение лопнуло. Сержант грузно выбрался из-за стола, подошел к взломщику и со всего размаха так двинул его по физиономии, что тот отлетел в угол комнаты.

Однако на взломщика это не произвело никакого впечатления. К удивлению окружающих, он начал тихо смеяться. Сержант хотел добавить, но его остановил старший наряда:

– Хватит. Пусть скалится. В КПЗ его, завтра придут те, кому положено с такими разбираться.

В четыре утра фотографа и его друзей отпустили.

– Спецназ, – почти хором произнесли Матвей и Евпатий в ответ на немой вопрос Олега Викторовича. Потом продолжал Евпатий: – Не пресловутая «Альфа», что-то рангом пониже. Но явно из органов. Не из преступного мира – там действовали бы более топорно. Из какого управления ФСБ, сказать не могу. А может быть, и не из ФСБ. Сейчас все заводят спецгруппы – и милиция, и даже налоговики.

– Налоговая инспекция с усыпляющим газом, – усмехнулся отец Макарий.

– Смешно, – согласился Евпатий. – Так что гадать не будем. Завтра начнем выяснять.

Проводив Олега Викторовича до дому и договорившись, куда следует перепрятать негативы и фотографии фресок, они распрощались. Матвею ужасно хотелось видеть Варю, поэтому, поймав машину, он поехал не домой, а к девушке. Уже подъезжая к ее дому, он посмотрел на часы. Еще не было пяти. Варя наверняка спала, и будить ее прямо сейчас Шереметьеву не хотелось. Он попросил водителя высадить его за несколько кварталов от дома девушки. Впереди была прогулка длиной в четверть часа – пожалуй, ему даже больше были нужны эти четверть часа. История с пожаром оказалась куда серьезнее, чем он мог предполагать. Менее всего хотелось и дальше затягивать в нее девушку.

На улице как-то резко похолодало, дул резкий северный ветерок. Матвей поплотнее запахнул куртку, надвинул шапку на брови. Он шел мимо темных домов, где горели лишь окна на лестничных клетках. Пять утра – самое сладкое время для сна.

Вопреки желанию идти не торопясь, обдумывая слова, в которых он поведает о причинах своего исчезновения, Матвей прибавил шагу. Его начинала колотить дрожь – и от холода, и от усталости. Думать не хотелось. Хотелось побыстрее добраться до квартиры, которую снимала Варя, до ее теплых рук.

Вот и дом, ее дом. Была такая питерская группа «Секрет», которая лет пятнадцать назад сочинила песню «Моя любовь на пятом этаже». Матвей заметил, что распевает ее про себя. Он смотрел на окна, за которыми его ждала – он вдруг произнес про себя эти слова – ждала любовь. Сейчас эти слова произносить было не страшно.