Хищник. Официальная новеллизация - Марк Моррис

– Я эволюционный биолог. Меня вызвали на случай… контакта.

Маккенна зашагал туда-сюда, чтобы избавиться от внутреннего напряжения, в то время как ребята по очереди смотрели друг на друга, обдумывая смысл ее слов. Наконец Маккенна остановился и резко выдохнул. Они все танцевали вокруг правды – она не знала, что известно им, они относились к ней так же. Но причиной был инопланетный психопат, который убил людей Маккенны и целую кучу людей Трэгера. Были те, кто знал эту тайну и, похоже, уже давно. Они явно были готовы убить всех, чтобы убедиться, что это останется тайной.

Раз уж Кейси сейчас с ними, больше нет смысла что-то скрывать. Она видела, что Маккенна чувствует то же самое. Он смотрел на нее оценивающим взглядом. Кейси размышляла, должна ли сказать вслух, что она готова рискнуть и довериться им. Если они хотят остаться в живых, то должны доверять друг другу.

Но прежде чем она успела что-то сказать, Маккенна произнес слова, которые были у нее в голове:

– Послушайте. Если мы хотим дышать, мы должны найти эту тварь. Вывести ее на чистую воду. Все согласны?

Люди в комнате мотеля переглядывались. Наступил момент сближения. Все они были изгоями, идеальными козлами отпущения за те вещи, что правительство и его засекреченная исследовательская группа по изучению НЛО хотели на них повесить. Все кивнули. Все были «за».

– Хорошо, – сказал Маккенна, поворачиваясь к Кейси, – тогда начнем с главного. Что это такое?

– Хищник? Ну… во-первых, у него есть человеческая ДНК.

– Какого черта? – сказал парень с угрюмым выражением, который до сих пор молчал. – Человеческая…

– Это еще не все, – продолжала Кейси. – Я была там, когда он сбежал. Думаю, он что-то ищет.

Она увидела, как мгновенно побледнел Маккенна.

– Свое снаряжение, – пробормотал он.

Все взгляды сразу обратились к нему.

– Я взял его, чтобы иметь доказательства. Вот черт… – его лицо вдруг задергалось, словно сама кожа начала ползти. – Кажется, я знаю, куда он направляется.

Он взглянул на татуированного парня, который кивнул и подошел к двери. Пока он ее открывал, Маккенна встал за его спиной. Кейси увидела, что прямо за дверью коренастый, брутального вида парень раскидывает партию в покер с кучкой байкеров.

– Как успехи? – спросил татуированный.

Коренастый парень оглянулся на своих приятелей.

– Это покер. Не думаю, что я должен говорить… но хорошо, да.

– У нас есть мотоциклы «Индиан Скаут», – сказал татуированный, а затем указал на трейлер «Виннебаго». – Нам нужен этот трейлер.

– И несколько пушек, – напомнил Маккенна.

– Хм-м? О… – Татуированный парень повысил голос и повторил: – И несколько пушек.

Конечно, Рори любил конфеты, в основном, шоколадные. Люди, которые давали кукурузные конфеты или леденцы, просто не понимали всего соблазна игры «сладость или гадость», но не они обижали его больше всего. Люди, которые молча осуждали все хорошее в Хэллоуине (например, Стиллсоны, которые в прошлом году давали зубные щетки, а в позапрошлом – карандаши с тематикой Хэллоуина), были врагами всего добра и радости детства. Из-за нейроразнообразия у Рори возникали трудности при восприятии социальных сигналов, но хождение в жутких костюмах и выпрашивание конфет никогда не вызывало у него никаких проблем.

В его районе жили несколько настоящих придурков и мудаков, таких как Том Келли и Дом Кортес, которые могли разгромить электрический скутер пожилой женщины, если та просто долго стояла на одном месте. Почему эти идиоты еще не забросали дом Стиллсонов ста десятками яиц в хэллоуинскую ночь, оставалось загадкой, и Рори не думал, что кому-нибудь удастся ее разгадать.

Не то чтобы он поддерживал вандализм. Но все же… зубные щетки? В игре «сладость или гадость»?

Рори поднялся наверх и, сходив в туалет, взял всученную мамой миску спагетти и вернулся в подвал. Он сидел, уставившись на низкопробную маску Франкенштейна, которую принесла мама, и пытался решить, что делать. Он очень любил маму и знал, что она тоже его любит и просто желает ему самого лучшего, но правда в том, что она не всегда знала, что лучше, да и сам Рори тоже. Они оба учились, и это всегда затрудняло принятие решений и ведение разговоров.

Да, игра «сладость или гадость» подразумевала шоколад. Но больше всего Рори любил в ней анонимность. Он мог переходить от дома к дому и обычно его никто не узнавал. Социальные контакты вечера были настолько подвержены ритуалам, что никто не ожидал дальнейшего взаимодействия после звонка в дверь, произнесенной хором фразы «сладость или гадость» и благодарности за предложенные конфеты. Рори понимал этот обмен. Ему не нужно было разбирать слова, искать скрытые смыслы, оценивать чей-то тембр голоса – все стратегии, которым научил его психотерапевт, требующие огромных усилий и внимания, в этом случае были не нужны.

Хэллоуин означал, что Рори может быть чем или кем угодно – люди видели только маску. Как бы он ни мучился со словом «нормальный», зная, что расстройство спектра – вполне обычная вещь, каждый год он ходил по домам и выпрашивал сладости, и ему казалось, что он задыхался весь год, а потом наконец научился правильно дышать.

И все же… Хэллоуин его тоже расстраивал. Это была ужасная часть, ему было и хорошо, и плохо одновременно. Пока Рори собирал конфеты, находясь среди людей, у которых не было нейроразнообразия, он чувствовал себя хорошо. Он был счастлив. Но в какой-то момент, когда он возвращался домой или незадолго до этого, мальчик начинал думать о маске и был вынужден признать, что люди обращались с ним нормально только потому, что не знали, что за маской скрывался Рори Маккенна. Они не разговаривали с ним, а только соблюдали ритуал. С неизвестным ребенком в маске они чувствовали себя более комфортно, чем с самим Рори, потому что с таким ребенком им не приходилось прилагать усилия.

Обдумывая все это, он поднял маску монстра Франкенштейна и засунул палец в глазницу. В то же время он размышлял, сколько людей будет раздавать шоколадки «Хёршис». Эти шоколадки и печенье с арахисовой пастой «Ризес Капс» были его любимыми. Ему нравились соседи, которые позволяли ему выбирать конфеты из миски самому. Обычно Рори приходил домой и съедал около сорока процентов конфет, а мама еще неделю жаловалась на отсутствие силы воли, когда ела остальные шестьдесят процентов.

Эта мысль заставила его улыбнуться. Больше всего маме нравились батончики «Бэйби Рут», что было забавным, потому что, судя по подслушанным разговорам одноклассников Рори и других детей из района, никто не любит «Бэйби Рут» больше Эмили Маккенна.

На фоне этих мыслей Рори сделал паузу и нахмурил лоб. Он повернулся и взглянул на маленькое окошко, находившееся почти под потолком подвала. Поднять голову заставило царапанье по стеклу. Мальчик услышал какое-то сопение, словно на улице бегала большая собака, обнюхивающая и царапающая землю. Он вспомнил питбуля и спросил себя: «А может, это он?».