Ты поймешь, когда повзрослеешь - Виржини Гримальди

Эта борьба продолжается и по сей день. Я не сложила оружие, хотя будильник на телефоне заменил родительские атаки. Я установила четыре сигнала, и каждый передает эстафету следующему после пятиминутной схватки. Первый звонок – пение птиц, второй «Crazy in Love» Бейонсе. Третий – звучание рожка. Четвертый – мелодия из фильма «Челюсти». Последний звонок весьма эффективен, хотя в этот момент мне чудится рыло акулы, влезающее в окно.

Ничто не нравится мне так, как те редкие моменты, когда не нужно ставить будильник. Я могу позволить своему мозгу включиться в жизнь, когда ему заблагорассудится, у меня есть время потянуться, снова заснуть или просто поваляться в постели, ничего не делая. Именно этим я хотела заняться в то утро.

С тех пор как я здесь поселилась, я решила планировать заранее свои выходные дни и начала с необходимого: оформление и приведение в порядок комнаты, разборка вещей и писем, изменение адреса. Завершив важные дела, я перешла к досугу: прогулки, кино, чтение, кроссворды, шопинг. Когда дело дошло до идеи строить конструкции из прищепок, стало ясно, что это бегство от себя. Я была готова заниматься чем угодно, лишь бы ни о чем не думать.

Но от себя не убежишь. В голове часто всплывал один и тот же образ.

Новенькая машина. Не машина, а загляденье: блестит свежей краской, сияет хромированными деталями, а ее шины справятся с любыми неровностями дороги. Она несется на всех парах, не особо интересуясь пробегающими за окном пейзажами: она боится опоздать и едет туда, куда и все. Пункт назначения запрограммирован GPS, включен автопилот и ею легко управлять. Иногда выбоины и бугорки дороги испытывают на прочность ее амортизаторы, но она прекрасно с этим справляется. И все время летит вперед.

Однажды перед ней возникла стена.

Она ее даже не заметила. Столкновение было ужасным, грубым, ошеломляющим, как взрыв. Она рассыпалась на части, и они разлетелись в стороны: сиденье справа, педаль слева, мотор в огне. Ей на секунду показалось, что это конец, и даже захотелось, чтобы так оно и было.

Несколько мгновений она смотрела на все происходившее как бы со стороны. Потом она решила заняться ремонтом и сказала себе, что, может быть, люди придут ей на помощь. Но никто не пришел. И тогда она принялась восстанавливать себя, исправляя деталь за деталью, заделывая проломы. Восстановление требовало много времени, иногда она ошибалась и начинала все заново, и это был долгий и тяжелый труд.

Наступил день, когда она снова стала той великолепной машиной, которую все знали. Но если присмотреться, то можно было увидеть несколько искусно заделанных царапин; шины потеряли былую упругость, а мотор издавал странные звуки. В целом ей удалось сохранить иллюзию, что она осталась прежней машиной, какой была до аварии. С одним небольшим исключением: при столкновении она потеряла одного из своих пассажиров. Он остался лежать на обочине, неподвижный и бесчувственный. А она так любила этого пассажира. Она знала его с момента своего изготовления, она привыкла к его жестам и движениям на сиденье и до сих пор слышала его голос. Она рассчитывала пройти вместе с ним еще много дорог. Ей так не хотелось оставлять его в одиночестве на обочине возле межевого столба 8/8 и так непривычно было отправляться в путь без него. Но проходивший мимо механик не оставил ей выбора: «Если ты не поедешь дальше, ты тоже исчезнешь. Ничего не поделаешь: дорога есть дорога, и она нелегка».

И тогда она вновь отправилась в путь. Она ехала уже не так быстро, смотрела по сторонам и наслаждалась пейзажами, старательно объезжала выбоины и ухабы, избегала столкновений со стенами, наблюдая в зеркало заднего вида, как ее пассажир становится все меньше и меньше…

Минувший год был чередой грубых стен, которые основательно расшатали механизм моего тела. Я должна была вновь обрести смелость посмотреть в зеркало заднего вида и найти в себе силы идти вперед, не боясь наткнуться на камешек на дороге. Ложась спать вчера вечером, я именно этому и решила посвятить сегодняшний день. Думать, плакать и наконец принять случившееся.

Потребовалось восемь месяцев и диплом о высшем психологическом образовании, чтобы понять, что прятать, как страус, голову в песок, – это не выход.

Было уже больше десяти часов утра, когда я открыла глаза. Казалось, мое подсознание ведет подрывную работу и готово на все, лишь бы мои планы не осуществились. Отбросив одеяло, я долго потягивалась, спрашивая себя, почему в фильмах, когда женщины потягиваются, они напоминают моделей во время фотосессии, в то время как я похожа на индюшку в судорогах.

Пока аппарат готовил кофе, а я соображала, какой кекс выбрать: шоколадный или с апельсиновой начинкой, раздался стук в дверь. Впрочем, стуком это можно было назвать с большой натяжкой: мне показалось, что кто-то хочет выломать мою дверь. С некоторой предосторожностью я открыла ее, опасаясь увидеть таран, который сейчас обрушится на меня. Но напротив стояла Марин, и по ее щекам градом текли слезы.

Я сразу же поняла, что дню интроспекции не бывать.

– Я знаю, что у тебя выходной, но ты нам нужна, мы ждем тебя внизу, – произнесла она, пару раз всхлипнув.

– Что произошло?

Рыдания возобновились с новой силой, и она едва смогла произнести:

– Мисс Бабушка умерла.

36

Все обитатели дома престарелых собрались в общем зале. Те, кто уже пришел в себя, вытирали слезы тем, кто пока не оправился от шока. Объятия, слова поддержки следовали друг за другом, вчерашние враги стали друзьями. У горя много недостатков, но оно обладает, по крайней мере, одним положительным свойством: оно объединяет людей.

Я подошла к Элизабет и Луизе, сидящим за столом, который они ежедневно делили с Мэрилин. Они были безутешны. В клане бабушек образовалась брешь.

– Мы хорошо знали, что это должно произойти, – сказала Элизабет, вытирая нос вышитым носовым платком, – но я никогда не думала, что она уйдет раньше меня… За исключением Альцгеймера, она была в прекрасной форме!

Луиза не произнесла ни слова, но горе читалось в ее глазах. В этом возрасте не понаслышке знают, что такое траур. Бесполезно читать им общепринятые проповеди и рассказывать о разных этапах, которые придется пережить в ожидании, пока жизнь не вернется в прежнюю колею. Единственное, что я могу сделать, – просто быть рядом, чтобы выслушать их и разделить с ними горе, забыв на время о своем. Мне тоже будет не хватать нашей Мисс Бабушки.

– С того момента, как я здесь поселилась, – продолжала Элизабет, – я должна была бы привыкнуть. На моих глазах ушло столько людей. Но это выше моих сил. Я никогда не смогу с этим смириться. Живешь, дышишь, строишь планы, и вдруг тебя больше нет. Жизнь – как карточный домик. Все силы, все свое время вкладываешь в него, закладываешь прочное основание, возводишь этаж за этажом – но в один прекрасный день все рушится, и кто-то складывает его в коробку. Для чего все это? Вы можете мне сказать?

Нет, не могу. Я сама не раз задавала себе этот вопрос. Смерть – это та тема, которая парализует все мое существо и лишает возможности нормально и здраво рассуждать. Мне, как и многим другим, не удается принять тот факт, что однажды мы больше не будем ни чувствовать, ни слышать друг друга, ни любить – короче говоря, перестанем существовать. Я тоже себя спрашиваю, куда уходят после смерти, терзаясь страхом неизвестности. Нет, я не могу вам сказать, зачем все это, потому что я сама ищу ответ и не нахожу его.