Догмат крови - Сергей Степанов

Профессор откинулся на спинку кресла и, казалось, погрузился в дрему, прикрыв пергаментными веками глаза и сложив на груди непомерно крупные кисти рук, покрытые узловатой паутиной жил и сосудов. Однако он не спал. Его обвисшие усы дрогнули, и он начал говорить еле слышным голосом:

— Это одинаково в любой стране. Когда обнаруживается зверское убийство, происходит наведение на ложный след. Всеми способами, в первую очередь путем подкупа, стараются воспрепятствовать доведению такого дела до суда. Как по команде раздается хор голосов, утверждающих, что это обычное уголовное преступление, которое вовсе не должно привлекать внимание общества. Одновременно с этим, умело и зачастую успешно, направляется подозрение то против родных убитого, то против его единоверцев и единоплеменников.

— Ради Бога, не томите! Ваше мнение, кто это делает? — спросил Лядов.

Профессор отвечал монотонным бесстрастным голосом:

— Подобные преступления должны быть объяснены расовым мщением такой народности, которая, будучи вкраплена среди других наций, проявляет в них черты своей расовой психологии и время от времени совершает злодеяния, весьма сходные между собой по своим исключительным особенностям. Это мщение названо профессором Леруа-Болье «вендеттой сынов Иакова».

При последних словах Чаплинский буквально подпрыгнул на стуле. По телу пробежала мелкая дрожь. Лядов расспрашивал Сикорского, задавал вопросы, но прокурор уже ничего не слышал. В его ушах не переставал звучать тихий монотонный шепот: «вендетта сынов Иакова… вендетта сынов Иакова… вендетта сынов Иакова…»

Дверь кабинета была чуть приоткрыта. Владимир Голубев вошел на цыпочках, стараясь не шуметь. Старый профессор, склонившись над толстым фолиантом, водил указательным пальцем по строчкам. Юноше пришлось негромко кашлянуть, чтобы обратить на себя внимание отца.

— А, это ты, Володенька! Глаза устают, — вздохнул профессор, спрятал в карман лупу и невесело пошутил: — Я нынче «стар стал и на очи юж». Ты чего?

— Хочу расспросить о ритуальных убийствах. Мне дали один латинский манускрипт, — студент протянул свиток.

Профессор бегло просмотрел рукопись.

— Ну и что? Это так называемое Житомирское дело. Довольно известное.

— Известное!? — разочаровано протянул Владимир. — А мне сказали, что это редчайший документ.

— Редчайший? Вот и нет! — профессор ухмыльнулся в бороду. — Декрет коронного суда, рассматривавшего Житомирское дело, был разослан для оглашения по всем монастырям и костелам. Сохранилось множество копий, одну из которых ты держишь в руках. Процесс затеял католический бискуп-коадъютор Киевский и Черниговский Гаэтан Солтык, ярый гонитель не только иудеев, но и православных. Обвинение утверждало, что сам Господь непреложно указал на виноватых, ибо, когда тело ребенка несли мимо еврейской корчмы, из его ран начала сочиться кровь. Толпа схватила евреев, арендовавших корчму. Их отдали в руки палачам и подвергли страшным истязаниям. Первым не выдержал некий Зевель; ведь жестокие мучения, на которые были столь изобретательны ляхи, только наши предки-казаки могли вынести без единого стона, а где уж слабосильным жидам! Под пыткой малодушный Зевель возжелал принять католическую веру, а вслед за ним признания были вырваны у остальных обвиняемых. В Житомире до сих пор сохранилась братская могила казненных, коих почитают невинно замученными. Через несколько лет польскому еврею Якову Селеке удалось добраться до Ватикана и подать в папскую канцелярию жалобу на жестокие преследования. Дело рассматривал советник инквизиции Лоренцо Ганганелли, будущий папа Климентий XIV. Он запросил объяснения у польских епископов и нашел их совершенно неубедительными. Папский нунций в Речи Посполитой обратился к королю и магнатам с увещеванием не устраивать бездоказательных судилищ, подобных Житомирскому. Что же касается епископа Солтыка, то после раздела Речи Посполитой матушка императрица Екатерина Великая сослала его в Калугу за постоянное противодействие русским интересам. Вот так-то, Володя!

Профессор вернул сыну свиток и вновь углубился в свой фолиант. Студент размышлял над его словами. Отец всегда был для него непререкаемым авторитетом, но сейчас в Голубеве-младшем шевельнулось сомнение. Не то чтобы он усомнился в отцовских знаниях, нет, он бы никогда этого не посмел. Однако Владимир знал пристрастное отношение отца к документам польского происхождения. Профессор был историком южнорусской церкви, настрадавшейся за несколько веков польского владычества, и не мог простить католикам жестоких гонений на диссидентов, как называли исповедовавших православие в Речи Посполитой. Нелюбовь к полякам была в крови у потомка малороссийских хлебопашцев. Поэтому студент решил не возвращаться к щекотливому вопросу о католическом правосудии, а расспросить о ритуале.

— Батюшка! — окликнул он отца. — Народная молва обвиняет жидов в ритуальных убийствах. А что говорит по этому поводу наука?

— Отошлю тебя к записке Владимира Даля, автора толкового словаря живого великорусского языка. На основании архивных материалов Даль составил записку, предназначенную для узкого круга лиц — для великих князей и высших сановников. Было отпечатано несколько десятков экземпляров, за которыми началась настоящая охота. Евреи скупили и уничтожили почти весь тираж. Через два десятка лет было решено переиздать книгу Даля, но наборщик-иудей похитил оригинал и скрылся. Впрочем, в моей библиотеке сия редкость имеется.

Профессор с гордостью снял с полки маленькую книжечку и подал ее сыну. На титульном листе значилось: «Розыскание о убиении евреями христианских младенцев и употреблении крови их. Напечатано по приказу г. Министра Внутренних Дел. 1844 г.». Владимир перелистал страницы, и ему сразу бросилась в глаза фраза: «Никто, конечно, не будет оспаривать, что в странах, где евреи терпимы, от времени до времени находимы были трупы младенцев, всегда в одном и том же искаженном виде, или, по крайней мере, с подобными знаками насилия и смерти».

— Почтенный автор «Толкового словаря» полагал, что ритуальные убийства являются делом рук кучки фанатиков. Он пишет в заключении, — профессор взял из рук сына книгу, нашел нужное место и прочитал: «Изуверный обряд этот не только не принадлежит всем вообще евреям, но даже, без всякого сомнения, весьма немногим известен. Он существует только в секте хасидов или хасидым — секте самой упорной, фанатической, признающей один только Талмуд и раввинские книги и отрекшейся, так сказать, от Ветхого Завета; но и тут составляет он большую тайну, может быть, не всем известен и, по крайней мере, конечно, не всеми хасидами и не всегда исполняется». Володя, ты знаешь, кто такие хасиды?

Голубев-младший неопределенно ответил:

— Слышал что-то из географии.

Отец воздел руки к потолку.

— Позор на мои седины! Из гимназического курса географии много не почерпнешь! Да будет тебе известно, что хасидизм — это мистическое течение, возникшее относительно недавно, в середине восемнадцатого века. Хасиды на древнееврейском значит «благочестивые»…