Сорняк, обвивший сумку палача - Алан Брэдли

— Меня зовут Матушка Гусыня.

Это была Ниалла!

В зале послышались охи и ахи, и она сидела, терпеливо улыбаясь, пока волнение не улеглось.

— Хотите, чтобы я рассказала вам историю? — спросила она голосом, который не принадлежал Ниалле и в то же время не мог принадлежать никому другому.

— Да! — закричал каждый, включая викария.

— Отлично, — сказала Матушка Гусыня. — Я начну с самого начала и продолжу до самого конца. И тогда я остановлюсь.

Можно было услышать, как упадет булавка.

— Давным-давно, — приступила она, — в деревне неподалеку отсюда…

Пока она произносила эти слова, красные бархатные кулисы с золотыми кистями медленно раздвинулись, открыв уютный домик, который я видела из-за сцены, но сейчас я могла рассмотреть его намного подробнее: сверкающие окна, раскрашенные штокрозы, трехногая табуретка для доения…

— …жила бедная вдова с сыном по имени Джек.

При этих словах на сцену прогулочным шагом вышел мальчик в коротких кожаных штанах и вышитом жилете и камзоле, посвистывая не в такт музыке.

— Мама! — крикнул он. — Ты дома? Я хочу есть!

Когда он обернулся, прикрывая глаза ладонью, как козырьком, от света нарисованного солнца, зрители коллективно выдохнули.

Вырезанное из дерева лицо Джека было лицом, которое узнали мы все: как будто Руперт преднамеренно смоделировал голову куклы с фотографии Робина, покойного сына Ингльби. Сходство было сверхъестественным.

Словно ветер в холодных ноябрьских лесах, волна тревожных шепотков пронеслась по залу.

— Шшш! — наконец кто-то сказал. Полагаю, это был викарий.

Я представила, что он почувствовал, увидев лицо ребенка, которого похоронил на церковном кладбище.

— Джек был очень ленивым мальчиком, — продолжала Матушка Гусыня. — И поскольку он отказывался работать, спустя немного времени небольшие сбережения его матери были полностью истрачены. В доме было нечего есть, и на покупку еды осталось не больше фартинга.

Теперь появилась бедная вдова, вышедшая из-за угла домика с веревкой в руке, на другом конце веревки была корова. Они обе были кожа да кости, но у коровы имелось преимущество в виде пары огромных карих очей.

— Нам придется продать корову мяснику, — сказала вдова.

При этих словах коровьи глаза печально обратились на вдову, затем на Джека и, наконец, на публику. «Спасите!» — казалось, говорили они.

— Ах! — сочувственно пронеслось по залу.

Вдова повернулась спиной к несчастному созданию и ушла, предоставив Джеку делать грязную работу. Как только она скрылась, у калитки объявился разносчик товаров.

— Доброе утро, сквайр, — обратился он к Джеку. — Выглядишь шустрым парнем — из тех, кому могут пригодиться бобы.

— Может быть, — ответил Джек.

— Джек считал себя ловкачом, — сказала Матушка Гусыня, — и не успели бы вы сказать Лланвайрпуллгвингиллгогерихуирндробуллллантисилиогогогох, — что является названием места в Уэльсе,[46]как он обменял корову на горстку бобов.

Корова упиралась негнущимися ногами и впивалась копытами в землю, когда торговец утаскивал ее, а Джек стоял и рассматривал маленькую кучку бобов на ладони.

Затем неожиданно вернулась его мать.

— Где корова? — спросила она. Джек указал на дорогу и вытянул ладонь.

— Ты болван! — завопила вдова. — Безмозглый болван!

И она ударила его по заду.

В этот момент дети в зале громко засмеялись, и должна признать, что тоже хихикнула. Я в том возрасте, когда подобные вещи смотрят двумя разумами — одним, который гогочет над подобными шуточками, и другим, который позволяет себе не более чем довольно пресыщенную и самоуверенную улыбку, как у Моны Лизы.

От удара Джек взлетел в воздух, рассыпав бобы повсюду.

Теперь уже вся публика грохотала от смеха.

— Будешь спать в курятнике, — сказала вдова. — Если голоден, можешь поклевать зерно.

И с этими словами она ушла.

— Бедный я несчастный, — сказал Джек и вытянулся на лавочке у двери в домик.

Солнечный свет довольно скоро погас, и неожиданно наступила ночь. Полная луна засияла над складчатыми холмами. Зажегся свет в домике, теплый оранжевый свет пролился во двор. Джек поерзал во сне, поменял положение и захрапел.

— Но смотрите! — сказала Матушка Гусыня. — Что-то шевелится в саду!

Теперь музыка стала таинственной — звук флейты на восточном базаре.

В саду что-то шевелилось! Как по волшебству, нечто, напоминавшее сначала зеленую ниточку, а затем зеленую веревку, начало выбираться из земли, извиваясь и изгибаясь, как кобра в корзинке факира, пока его верхушка не скрылась из виду.

Пока оно росло в небо, ночь быстро сменилась днем, стебель становился все толще и толще, пока не превратился в изумрудно-зеленое дерево, на фоне которого домик стал казаться маленьким.

Снова зазвучало «Утро».

Джек потянулся, зевнул и неуклюже скатился с лавки. Положив руки на бедра, он невозможно наклонился назад, пытаясь расслабить затекшие суставы. И тут он заметил бобовый стебель.

Он отшатнулся назад, будто его ударили, попытался сохранить равновесие, ноги его подкашивались, руки крутились, как ветряная мельница.

— Мама! — завопил он. — Мама! Мама! Мама! Мама!

Старушка немедленно появилась с веником в руке, и Джек взволнованно запрыгал вокруг нее, показывая на стебель.

— Бобы, видите ли, — произнесла Матушка Гусыня, — оказались волшебными, и за ночь они выросли в бобовый стебель, поднявшийся выше облаков.

Что ж, все знают сказку о Джеке и бобовом зернышке, поэтому нет нужды повторять ее. В течение следующего часа история разворачивалась так, как сотни лет до этого: восхождение Джека, замок в облаках, великанья жена, спрятавшая Джека в печке, волшебная арфа, мешки с золотом и серебром — все это было вызвано к блестящей жизни гением Руперта.

Он держал нас в своих ладонях с начала и до конца, как будто он был великаном, а мы — Джеком. Он заставлял нас смеяться, он заставлял нас плакать, иногда то и другое одновременно. Я никогда не видела ничего подобного.

Моя голова гудела от вопросов. Как Руперт умудрялся управлять светом, звуковыми эффектами, музыкой и декорациями, одновременно манипулируя несколькими марионетками и говоря всеми голосами? Как он заставил расти бобовый стебель? Как Джек и великан могли устроить такую забавную погоню, не перепутавшись веревочками? Как восходило солнце? А луна?