Целоваться с дьяволом - Ирина Гончарова

Однажды, когда я заскочила за какими-то бумагами к себе домой, зазвонил телефон. Услышав голос звонившего, я чуть не упала. Это был Роман. Товарищ детских лет. Моя первая любовь. Я сразу вспомнила ту вечеринку с марихуаной и нашу единственную ночь с ним.

— Здравствуй, Светик! — нежно сказал он.

— Ромочка! — От волнения я охрипла. — Как ты?

— Я сейчас в творческом простое. Но вообще-то член Союза художников с прошлого сезона. Персональная выставка. Пишу портреты важных людей.

— А Злата как? — спросила я игриво, приходя в себя.

— Да не заладилось как-то. Злата уезжает в Америку, мы разводимся.

Я изумилась. В моем представлении от таких людей, как Ромка, не уходят по собственному желанию.

— А как же ты? — ляпнула я, не подумав.

— А мне грустно, вот решил позвонить любимой подруге по старой памяти! — пошутил Ромка, но голос его и впрямь был очень печальный.

— Я сейчас приеду! — мигом приняла я решение и, бросив все бумаги, помчалась к Ромке…

Уже через час мы весело болтали у него в гостиной, вспоминая наши школьные приключения и общих друзей.

— А все-таки почему Злата ушла? — задала я наконец вопрос, который мучил меня весь вечер.

Ромка задумался:

— Понимаешь, она художник-модельер. Ей хочется иметь свой салон. Она всю себя посвятила карьере. А я в ее планы не вхожу. Да и мне нужна женщина, для которой моя карьера будет на первом месте, мне нужен помощник и друг, который будет радоваться моим успехам. — Ромка грустно посмотрел на меня. — Я ведь за последнее время, кроме помпезных портретов наших государственных членов, ничего не пишу!

— Да, но зато это здорово оплачивается! — заметила я. Известно, что за портрет какого-нибудь «нового русского» некоторые художники получали до ста тысяч долларов, причем чем более внушительным и большим был портрет, включая раму, тем дороже. А Ромка был мастер миниатюры. У него здорово получались импрессионистские пейзажи. Но за это больших денег не платили.

— В общем, душа плачет! — закончил Ромка свой горестный рассказ.

— Я знаю, что тебе надо! — Я подошла к нему, погладила по голове и села рядом на диван. Сильные руки обняли меня… Вдруг почему-то меня охватил страх, все поплыло куда-то…

— Ты дрожишь? — удивленно спросил он. — Что с тобой?

— Ничего… Все хорошо… Просто я давно не была с тобой… — пробормотала я, замирая в его объятиях.

На самом деле меня безумно тянуло к нему, и только это было причиной моего волнения. Он поцеловал меня в губы, его глаза странно сверкнули в темноте… Мы прижались друг к другу… В его ласках вдруг появилась какая-то ярость, которая и пугала и притягивала одновременно. От этой ярости меня лихорадило, и я не могла понять, что испытываю на самом деле — страсть или страх. Было что-то дьявольское в этой любви…

Дурман прошел не скоро. Очнулась я уже вечером.

— Ромочка, мне надо уйти!

— Куда, к кому? — спросил ревниво Ромка.

— Есть один человек, который содержит меня и сына. Я не могу его подвести, он много добра мне сделал. И он любит меня.

Ромка посмотрел на меня и вздохнул:

— Я тоже тебя люблю!

Сердце мое замерло. Я так ждала этих слов, но он больше ничего не сказал. Я поняла, что и на этот раз корабль с алыми парусами проплыл мимо…

Вернувшись домой, я застала Артака на кухне.

— Где ты была? — спросил он меня с кажущимся спокойствием.

— Дома, — тут же соврала я, ибо мне была хорошо известна эта восточная ярость. Человек внешне очень спокоен, а в следующий момент он уже всаживает клинок тебе в сердце.

— Я звонил, почему не подходила? — глухо спросил Артак. Он пил молоко из высокого стакана, и я заметила, что рука его, державшая стакан, дрожит.

— Я не слышала, — продолжала врать я.

Артак молча выплеснул молоко мне в лицо, встал и вышел из кухни. Мне стало страшно. Лучше бы он накричал на меня, я могла бы оправдаться и развеяла бы его подозрения. Но он не верил мне и не желал слушать. Я с тоской поняла, что теперь он меня выгонит, и пошла собирать вещи.

Но в комнате сидел Артак. На коленях у него лежал семейный альбом. Он перебирал фотографии жены и дочери, не обращая на меня внимания. Мне стало еще горше…

— Артак! Я все понимаю, я завтра перееду к себе… — Я открыла шкаф, но вдруг услышала:

— Я хочу, чтобы ты стала моей женой. Жить вместе нам придется недолго, у меня рак, — и он повернулся ко мне, — я прошу тебя быть моей женой!

Я столбом стояла посредине комнаты и не могла пошевелиться. «Рак, какой ужас!» Острое чувство жалости пронзило меня.

— Я сделаю все, что ты попросишь, — решилась я и подошла к нему.

Он обнял меня и прошептал:

— Девочка моя! Нет у меня никого дороже тебя. Не бросай меня!

А я вспомнила нашу встречу с Ромкой и тихо всхлипнула — я понимала, что не смогу изменять, пока буду жить с Артаком. Своим признанием Артак связал меня намертво, и я согласилась на это. В голове мелькнула мысль об Андрее, о том, как он отказался па мне жениться, о Лизке, и я подумала печально: «А я все равно стану женой!»

Светлана уже давно допила свой кофе. Кассета в диктофоне не крутилась. Она забыла выключить его, и батарейки сели. «Да, об этом периоде моей жизни психоаналитик никогда не узнает, ни повторять его, ни вспоминать снова не хочется! — подумала Светлана. — Куда же Маринка помчалась? И с кем? Неужели действительно с этим профессором? Вот интересно!»…

Отношения с мужчинами складывались у Марины необычно. Она всегда испытывала скорее товарищеские чувства к своим ровесникам. Она была правильная девочка: «В школе не шалила и вела дневник. Летом выезжала к морю на пикник».

Эта песенка про нее. Но втайне она, как и все романтичные особы, мечтала о благородном Айвенго, который когда-нибудь примчится за ней на белом коне и увезет в неведомую даль. У нее был какой-то невнятный и скоротечный роман с одноклассником, но через полгода она выставила его со словами: «Не наш родственник!» Когда ее мама, Мария Алексеевна, тактично поинтересовалась, а куда, собственно, подевался нежный парниша, Марина веско ответила:

— Ушел домой и не вернется. Он не умеет мечтать!

Мария Алексеевна тогда в душе тихо ликовала, ибо парниша ей и самой не сильно нравился — бездельник и лентяй. Но счастье дочери было превыше всего, и она молчала, радуясь, что дочь сама расставила точки над «и». Однако сейчас Мариночке шел уже четвертый десяток, а претенденты на ее руку что-то не толпились у них в прихожей.

— Они все дураки! — пресекала Марина робкие попытки матушки прояснить положение дел.