Подпольная империя - Дмитрий Ромов

и превратились в пепел… И почему я такой дурак, не учил молитвы, когда бабушка велела? Дальше-то я слов не знаю…

— Заткните его! Снесите ему голову! Забейте угли ему в пасть!

— Тихо! — раздаётся вдруг негромкий, но звучный голос.

Трубный. И от этого голоса становится ещё тревожнее, он пробирает насквозь. Все оборачиваются на звук и видят ещё одного человека в балахоне. Он медленно спускается в овраг. В его руке факел, а на лице под капюшоном белая тряпичная маска. Ну чисто ку-клукс-клановец, честное слово.

— Тихо, — повторяет он и по толпе пробегает шепоток.

— Жнец, жнец, жнец, жнец, — шепчут уста сектантов.

Он подходит и встаёт напротив полукруга, с другой стороны костра.

— Начинайте, — повелевает он.

Магистресса что-то шепчет стоящему слева от неё пареньку, и он тут же бросается ко мне. В его руке я замечаю кривой нож. Неужели? Он хватается за ворот моей рубашки и, подсунув под неё нож, в один момент вспарывает и рубашку, и импортный, купленный по блату пиджак.

Холод майской ночи лижет мою грудь, а этот урод легко проводит остриём ножа от шеи до пояса брюк, оставляя красную влажную линию. Тварь.

Сделав это, бес возвращается в строй. Тогда вперёд выходит магистресса и выкрикивает какое-то слово. Совершенно нечленораздельное. Потом она повторяет его и начинает медленно раскачиваться вправо и влево. И снова повторяет. Снова и снова. Это длится несколько минут. Монотонное покачивание и выкрикивание одного и того же слова, возможно, на древне-арамейском языке.

Вдруг это действие прекращается, и в её руках появляется чаша, похожая на спортивный кубок. Кто-то из бойцов передаёт её ей. Эта баба делает несколько больших глотков и снова что-то выкрикивает. Потом она подходит ко мне и начинает раздеваться.

А чаша, тем временем, отправляется по рядам. Все, к кому она попадает, делают несколько глотков и передают дальше. Магистресса сбрасывает всю одежду и остаётся совершенно голой. Ужас. Кожа да кости. Её тело покрыто жуткими татуировками и кожа во многих местах пробита кольцами и гвоздями. Страх, одним словом.

Толпа последователей раскачивается и монотонно произносит какую-то белиберду. Со своего места мне не очень хорошо видно Киргиза, но его дикий взгляд я вижу отлично. В другое время я бы многое отдал, чтобы увидеть его в таком состоянии.

Раздевшись, магистресса начинает извиваться передо мной в жутком медленном танце. Жнец тоже приближается к нам. Встав рядом, он тихим голосом обращается к извивающейся бабе:

— Руфь, какого хрена ты делаешь? Это что за церемония? Откуда ты это взяла?

Но она не отвечает, её глаза светятся безумием. Кажется, напиток имеет большую силу. Что-нибудь из мухоморов, возможно.

Не обращая внимания на слова жнеца, магистресса бежит на другую сторону, к Киргизу, и начинает отплясывать там. Толпа выкрикивает какой-то непонятный лозунг, а предводительница поднимает с земли длинный шест с металлическим наконечником. Она делает знак и трое последователей приближаются к ней.

Они принимают пику из её рук и нацеливают на задницу Киргиза. У меня возникает ощущение, что они собираются насадить его на этот трёхметровый шампур. Твою ж дивизию…

Жнец возвращается на своё место, а эта ведьма снова кидается ко мне. Бедный студент. Я так понимаю, ему ещё предстоит совокупиться с этой тварью на глазах у всех. Надеюсь, я этого уже не увижу. А если мне удастся ещё раз переродиться, новую жизнь я посвящу борьбе с такой вот нечистью.

Магистресса, подбежав к огню, наклоняется и поднимает с земли стакан. Она высыпает его содержимое в костёр и пламя вспыхивает зелёным светом. Пахнет серой. Все замолкают, а эта гадина начинает выкрикивать латинские слова. Двое крепких парней подводят ко мне непосвящённого студента и вкладывают ему в руку здоровенное мачете.

— Сангиус! Сангиус! — начинает скандировать толпа.

Это слово я знаю, оно означает «кровь». Кажется эти твари хотят моей кровушки. Обидно, что шевелить могу я только головой. Очень обидно. Я бы напоследок обязательно забрал кого-то с собой. Впрочем, хочется верить, что пункты назначения у нас будут разными.

Ведьма и парни отходят к костру, а я остаюсь один на один со студентом. И между нами огромный нож. И держу его не я…

— Сангиус! Сангиус! — тихо и зловеще повторяют члены ордена.

Я смотрю в глаза студенту и не вижу в них ничего, что могло бы меня обнадёжить или утешить! Кажется, он переусердствовал с горячительными напитками. Или прохладительными, не знаю, чего они там пили.

— Сангиус! Сангиус! — разносится над оврагом.

Это слово задаёт ритм и становится незримым, но сильными и мощным каркасом действительности. На него насаживается плоть момента и дух ожидания.

— Сангиус! Сангиус!

— Хинени, хинени, — шепчу я, неизвестно откуда всплывшее в памяти.

В его глазах ужас и готовность, а ещё отрешённость и… наркотический дурман. Подлый настой из мухоморов. Его взгляд затуманен, я не вижу в нём мысли, только морок и дурман, только дикий огонь и дикие видения. Ну нахрена ж ты пил эту гадость, брат?!

Твою ж дивизию! Меня колотит. Я покрываюсь льдом. Внутри меня ледяная корка и пока ещё горячее сердце, пытающееся разбить ледяной панцирь…

Замечаю, что жнец потихоньку пятится в сторону, явно не желая оставаться, чтобы увидеть самое интересное.

— Ну же, — скрипит магистресса, — Выпусти ему кишки, брат Круэнтум, стань одним из нас. Лучшим из учеников!

— Сангиус! Сангиус!

— Брат Круэнтум, стань лучшим!

На мгновенье мне кажется, что в глазах вновь названного брата оживает мысль, но она тут же исчезает в густом тумане, и он решительно поднимает руку с ножом.

Сердце вырывается наружу, адреналин выплёскивается и вытесняет кровь, я почти задыхаюсь, хриплю и уже почти теряю контроль над разумом.

— Сангиус, брат Круэнтум! — отзывается в голове. — Нам нужна его кровь!

И брат Круэнтум резко и неотвратимо опускает оружие, с силой нанося удар…

10. Изменчивая фортуна

Он с силой бьёт ножом и воздух, рассекаемый им, стонет от мощи удара. Но удар не вспарывающий, а рубящий. Именно это меня и спасает. Слава тебе, Боже! Слава тебе, Боже!

Брат Круэнтум перерубает верёвку! Да! Одну, другу, третью и четвёртую. Он освобождает меня! По крайней мере, даёт шанс на освобождение, но им ещё надо суметь воспользоваться. Распрямляясь, деревья выстреливают листвой, как катапульты. А я тру затёкшие конечности.

— Вонзайте жало! — орёт магистресса и начинает хохотать, как полоумная. — Разорвите