Синий маяк - Ксения Литвинова

class="p1">— Ильм, тише! — спохватывается она, и это уже настоящий испуг.

Я бы и рад послушаться, но неведомая сила откидывает меня назад, заставляя упереться затылком в пыльные подушки и совершенно потонуть в Эйке, заблудиться в дебрях её кудрей и черноте взгляда. Эй издаёт всего один возглас — короткий и пронзительный, а потом её когти входят мне под рёбра, и крылья расправляются во всю ширь. Она так и держит меня ногами, теперь ещё и руками держит, и там, внутри, тоже не отпускает. Словом, вырваться нет никакой возможности. Нас вскидывает к расписному потолку, и океан с островами обрушивается вниз.

Да, она ведь предупреждала, что не надо бояться! Я не успеваю ощутить боль, пока выгибаюсь в её руках. Я держу её или держусь за неё, и когда она выкрикивает моё имя драконам на потолке, мне становится безразлично, что будет дальше. От всего этого впору потерять сознание, но нельзя себе позволить такую роскошь. Эйка с трудом сохраняет человеческие черты и в ужасе распахивает глаза. Определённо, не знает, что со мной делать.

— Не бойся, — говорю я, облизнув губы. В жизни не испытывал такой чудовищной жажды!

Эйка молчит, застыв рядом с люстрой в абсолютной неподвижности.

— Спустись обратно. Только не слишком резко.

Или я сломаю себе шею. Вслух я этого не произношу, но она, наверное, читает по моему лицу, и мы мучительно медленно снижаемся на смятое покрывало. На океане шторм, драконы попрятались на островах. Золотая пыльца сыплется с потолка.

— Я сейчас, — бормочет Эй, — лежи.

И спрыгивает с кровати. Слишком внезапно.

— Это и называют — бросила!

Я хочу поглядеть, чем она прямо так срочно занялась, но Эйка сурово предупреждает:

— Не шевелись.

Мне не по нраву этот приказ, мне опять холодно, горячо только спине. Проведя ладонью по постели, я всё-таки поворачиваюсь к Эй. Она потрошит замшелый гардероб и выглядит очень сердитой.

— Слушай, — не то чтобы я жаловался, но и молчать нельзя, — тут кровь на простынях… Немного, но ты лучше не подходи. Просто кинь мне что-нибудь.

Эй оборачивается, прижимая к груди выдернутое из шкафа тряпьё. И вдруг начинает хохотать. Сидит на полу и хохочет.

— Ох, прости, — выдавливает она сквозь смех, — очень больно?

— Какой ответ тебя позабавит? — спрашиваю я хмуро.

— Лучше молчи! — умоляет Эйка. — А то я не встану. Ты случайно не захватил ту волшебную воду?

— Это масло для ламп. Остатки в мешке.

Эйка поднимается с побитой молью золотой шкуры, вытирает глаза и перетряхивает мои пожитки. К кровати она возвращается уже с ракушками на шее и, продолжая вздрагивать от смеха, рвёт на полосы ветхую простыню. Я пытаюсь ткнуться губами в её плечо, но Эй отталкивает мой лоб ладонью.

— Ты дитя, — сообщает она мне, — не вертись! Что я, зря извела всех белок в округе?

Синяя вода жжётся, но я терплю. Я не дитя, пусть ей и приятно так думать. Эй напряжённо хмурится, но не успокаивается, пока не заканчивает перевязку. Терпения у неё прибавилось, это точно. Под конец она заставляет меня сделать два глотка синей отравы. Царапины неглубоки, но крови хватает, и я забрасываю покрывало в дальний угол, чтобы Эйку не мутило.

— Это неважно, я сам виноват, — предупреждаю я сразу.

Она молча притаскивает простынку и ещё простынку, накрывает меня в два слоя и только после этого устраивается рядом.

— Ну? — спрашиваю я. — Успокоилась?

Я, кажется, успокоился. Насколько это возможно. Я даже начинаю замечать что-то вокруг. Например, что за окнами идёт снег, и что камин исправно трещит, а океанские волны искусно расплескались по стенам, застыв в краске, как в хрустале. Безглазые твари скребутся где-то в замке, но не громче мышей. Сюда им без зеркал не попасть. Пожалуй, таких соседей можно стерпеть. Как ночных волков, например.

— Это откуда? Раньше не было, — Эйка пытается пристроиться ко мне на плечо и замечает следы когтей.

— От оборотня, — отвечаю я необдуманно и сразу же поясняю: — В драке.

— Понятно.

— Это был старый одноглазый вожак.

— Понятно.

— Я тебе не изменял, — сдаюсь я.

— Знаю, — отвечает Эйка с тем же нервным смехом и трётся носом о шрамы, — не обращай внимания, я просто испугалась. Впредь буду осторожнее. Если надумаешь снова попытать счастья.

Мне не нравится представлять тех, кто был на моём месте. Даже если в итоге она их съела. Но глаза Эйки сейчас чересчур близко, и сама она слишком близко, и внятно мыслить не получается.

— Уже надумал, — произношу я на выдохе, — я тебя люблю, Эй. И хочу любить больше.

Она усмехается, нарочно обнажая клыки.

— А нельзя любить на безопасном расстоянии? Например, вытянутой руки.

— Можно, — допускаю я, разгадывая полустёртую потолочную роспись. — Но ощущения не те.

— И зачем ты вбил себе это в голову?

Я глажу её белую кожу и чёрные волосы, и сейчас мне кажется, что я не лгу, а как объяснишь, почему?

— Видишь ли, — произношу я медленно, — пока я шёл сюда, мне встретилось… Встретился… Одно существо. Он застрял в дупле и от нечего делать долго думал над жизнью. И вот он мне сказал.

— Что ты меня любишь? — Эйка чуть расширяет глаза.

— Да.

Эй привстаёт на локте и прижимается губами к моему лбу. Подозревает, что я в горячке. Интересно, как она это узнаёт, если сама то лёд, то огонь? А так, разумеется, я в горячке.

— Самое диковинное объяснение в мире, — утверждает она. — Ты отдохни, а потом расскажешь мне про того, кто живёт в дупле.

— Он не живёт. Я ему уже голову отрубил.

— Значит, расскажешь, о чём захочешь.

Эй ласково гладит меня по голове. Она обеспокоена, но не сердится.

— Хорошо, любимая, — произношу я упрямо.

— Прекрати это повторять.

Теперь сердится.

— А что такого? — я отряхиваю Эйку от золотой пыли, а на самом деле хочу ненароком до неё дотронуться.

— Сам знаешь.

Она пристально следит за моей рукой, словно вот-вот цапнет. Раз так, я придвигаюсь ближе, запретив себе кривиться от боли.

— Магия магией, а прочее уже наше дело, — сообщаю я по секрету.

Эйка едва ощутимо проводит коготком по моей щеке и смотрит так, что не выдохнешь.

— Тебе виднее, волшебник.

Теперь её голос мягок, как шёлк.

— Вот оно что! — я откидываюсь на подушки и прикрываю глаза, — так ведь со мной всё проще. Сломать Перо — дело нехитрое, если ты его опасаешься. Выйдет справедливо.

— А ведь ты не шутишь, — печально роняет Эйка, — наказание мне с тобой.

— Это ты первым делом разглядела, — соглашаюсь я, не поднимая веки, — что ещё?

Только бы не провалиться в сон,