Тайны храмовой горы. Иерусалимские воспоминания - Станислав Сенькин

Когда обрадованные паломники пошли купаться, отец Виталий сидел в автобусе, с отсутствующим видом глядя в окно и напевая тропари. Он дулся на водителя автобуса, который принял точку зрения иеромонаха. Особенно его удручил тот факт, что в лагерь купальщиков переметнулись и несколько его сторонников. Я с группой верных утешал батюшку тем, что истина никогда не бывает за большинством, но он и тогда оставался безутешен.

Через какое-то время у него появилась возможность отомстить Макарию. Израильская компания Du Beers, торгующая алмазами, пригласила паломников на распродажу драгоценных камней. Это было, кажется, в Тверии. Отец Макарий к тому времени растерял свой авторитет. Даже сторонники купания в Мертвом море, после миссионерской работы отца Виталия, стали винить иеромонаха за то, что он подбил их на столь нечестивый поступок. Кто-то, из чувства мести, даже подарил ему майку, на которой был изображен козел в солнцезащитных очках, читающий газету. Козел на майке имел буржуазный вид, лежал в Мертвом море, курил сигару и не тонул.

Иеромонах и сам чувствовал свою вину перед современными российскими пилигримами: в глубине души он знал, что просто не справился с искушением. Поэтому отец Макарий решил реабилитироваться перед паломниками и поехать со стадом, как пастырь добрый, чтобы сотрудники компании не смогли обмануть русских православных христиан. Отец Виталий, не доверяя отцу Макарию, также решил последовать за паломниками, если им уж так были нужны эти алмазы, точнее, подарки, которые лукавые торговцы обещали за посещение этой организации. В здании компании отец Макарий нахмурился и пафосно стал поучать паломников словами писания: «Что общего у Христа с Велиаром?» И тут отец Виталий, с превеликой радостью, нанес ответный удар: «Что общего, скажите нам, у Иордана с Мертвым морем, отец Макарий, а?»

И тут опальный иеромонах совсем стушевался, пока к нему не подоспел с помощью один странноватый паломник, объяснивший отцу Виталию, что Иордан имеет очень даже много общего с Мертвым морем. Оказывается, в русском фольклоре, перед тем как герою возродиться живой водой, необходимо окропиться и мертвой. Это совершенно добило отца Макария, он со смиренным видом попросил прощения и удалился восвояси. Отец Виталий торжествовал.

Еще одно впечатление, которое глубоко отпечаталось в моем сознании, было вызвано смертью одного монаха, то ли грека, то ли араба. Пожалуй, это стало одним из самых сильных впечатлений в моей жизни. Это произошло вечером, недалеко от Храма Гроба Господня. Я готовился к святому причастию и читал последование. Солнце уже клонилось к закату, и я уже почти дочитал последние молитвы, когда услышал громкий голос: какой-то человек кричал на незнакомом мне языке, и по его интонации я почувствовал, что он подает сигнал об опасности. Я вместе с прочими забежал в какой-то переулок и увидел столпотворение людей всех наций. Они отчаянно гомонили и размахивали руками. Я с большим трудом продрался через лес человеческих тел и увидел старого монаха со сморщенным лицом, безжизненно сидящего в кресле. Все говорило о том, что этот монах испустил дух, его убили. Он умер с открытыми глазами, которые напоминали мне глаза убитого команданте Че Гевару, которого я в юности боготворил. В них ясно проступали тот же блеск и надежда на лучшее.

Его подрясник был мокрым от крови. Среди обеспокоенных случившимся зевак был и один русский паломник из нашей группы. Он сказал, что монах держал в руках четки из верблюжьей шерсти и молился, когда какой-то пьяный человек, исходя из непонятных побуждений, ударил его ножом. За убийцей погнался какой-то огромный эфиоп, который хотел схватить убийцу.

Этот монах был никому не известным египетским подвижником. Мир ему! Правда, отец Виталий впоследствии объяснил мне, что за этого египтянина нельзя молиться и подавать записки, потому что он был еретиком-монофизитом. Но если уже я возымел к нему такое сердечное уважение, я могу по субботам читать канон мученику Уару за упокой его души, чего я, каюсь, ни разу еще не сделал, хотя и получил благословение. Вот такой я грешный человек!

За что убили этого монаха, я так и не узнал. Но я всегда буду помнить выражение его лица, оно свидетельствовало о глубокой вере.

Лалибела бежал по тесным иерусалимским улочкам, он хотел поймать убийцу старого коптского монаха. Монах тяжело дышал от негодования и отчасти от физической усталости, вызванной преследованием. Неуклюжий эфиоп раскидывал людей и сбивал сувениры с импровизированных прилавков, усиливая шум и суматоху.

В голове его почему то звучала старая песня знаменитого Боба Марли, который сам когда-то хотел эмигрировать в Эфиопию, если бы не его преждевременная смерть от рака. Песня эта называлась «Будь как лев». Как будто бы Боб смотрел сейчас на него с небес и хотел придать ему сил, чтобы он смог задержать беглеца. Лалибела уже потерял из виду странного убийцу, но старался продолжать преследование в надежде, что вновь заметит его. Он сумел хорошенько рассмотреть этого дерзкого преступника.

Эфиопский монастырь соседствовал непосредственно с коптским. Это были дружественные обители, ведь христианство в Эфиопию пришло из Египта. Монахи двух Церквей время от времени и враждовали друг с другом, но эта вражда более напоминала ссоры братьев, чем войну врагов. Лалибела знал отца Матту, его уважали все в округе, даже мусульмане спрашивали у него совета, так как старец хорошо понимал по-арабски.

Лалибела оказался свидетелем этого убийства. Сначала к старцу подошел странного вида человек, по внешнему виду — араб. Он встал на колени и что-то долго говорил отцу Матте. Старец был почти слеп и больше молчал, гладя его по голове. Человек этот гомонил по-арабски, как будто извиняясь или исповедуя свои грехи. По всей видимости, араб был сильно пьян или находился под действием гашиша.

Эфиоп стоял рядом и не подозревал ничего страшного — был обычный иерусалимский вечер, совсем не предвещающий того, что произошло. Но действительность оказалась очень коварной. Произошло следующее: незнакомец обнял старца и, закрыв лицо руками, быстро побежал прочь. Секунд через десять Лалибела увидел, что из под плетеного кресла старца потекла кровь. Старец умер с открытыми глазами, смотря на заходящее светло-золотое солнце.

Когда эфиоп заметил кровь, убийца еще не забежал за угол. Лалибела дико закричал, привлекая внимание окружающих, а сам погнался за арабом.

Он долго бежал через еврейский и армянский кварталы старого города, прямо на гору Сион, которая не была обнесена стеной. Горой Сион почти полностью владели католики, исключая небольшую еврейскую гробницу пророка и царя Давида. Интуиция говорила эфиопу, что убийца где-то рядом.

Вдруг в армянском квартале он увидел его! Убийца уже успел переодеться в лохмотья, но у Лалибелы была хорошая память на лица. Он подбежал и схватил предлагаемого преступника. Лицо этого человека было сияющим, слишком невинным чтобы принадлежать преступнику. В то же время его черты поразительно напоминали черты лица убийцы. Эфиоп успел хорошенько разглядеть его, когда он обернулся. Он стал трясти его… Испугавшись, подозреваемый стал говорить что-то на незнакомом языке. Прошло несколько минут, когда Лалибела понял, что ошибся. Этот человек и мухи не обидит. К тому же он не смог бы так быстро переодеться в лохмотья. Монах отпустил человека, извинился перед ним и побрел на гору Сион. Может быть, он найдет убийцу там.