По ту сторону жизни, по ту сторону света - Виталий Иванович Храмов

Это я про Чижика. Что всё ещё трётся подле меня. Пытается Дудочника довести до белого каления. Но музыкант хитрый. Только хмыкает. Ни слова от него не добится.

Утром, впрочем, ожидаемо целая толпа с голыми грудными клетками.

– Вы мне не нужны, – усмехаюсь я. И запрыгиваю на Харлея. Хватит, поиграли «в ротного Сашку», будет.

Еду верхом. Братва идёт колонной по двое. Быстрым шагом. Потому как темп задаю я. Пошли я Харлея в галоп – и они побегут. Но мне надо, чтобы вся эта голытьба шла с максимально возможным для них темпом. Да, я беру их под свою ответственность, ведь кто, если не мы? Но это не значит, что я буду с ними сюсюкаться и не буду их переделывать. Я им не нянька. Хотят следовать за мной, тогда пусть приложат усилия. Я неволить никого не буду. Пустошь открыта. Вали на все четыре… ах, да, ввиду открывшихся новых обстоятельств, на все восемь сторон света. Или на восемь сторон Тьмы.

Дудочник очень быстро смекнул, какой именно я выбрал темп. Конечно, привычный для меня темп хода, темп марша. И заиграл маршевую мелодию. Уже к вечеру народ шёл в шаг, маршируя. Ничё! Втянутся!

Мы ещё удивим весь Мир! Как армия крестоносцев ненецких, бравшая Елисейские поля, удивилась, что краснознамённый противник этих крестопродавцев от их танков уходит пешком. А как они удивились через полгодика, что эта же кумачовая армия и наступает не менее шустро. С ещё более ходким темпом! По снегу, навалившему по поясной ремень. Настолько ох… и удивились, что так и околели все в излучинах великих рек.

Удивляюсь сам себе. Неужели я собрался из них армию лепить? Хотя… Верно говорят, что наш человек за что ни возьмётся, всё одно оружие получается. А кто-то другой из наших заклятых друзей сказал, что «нашего» и одного на целый мир много. И я, демон меня раздери, собираюсь утвердить оба эти высказывания. Буду делать пулю из навоза, раз больше не из чего, и докажу, что меня для Мира много. Меня одного – для целого Мира!

Так, где мой губозакаточный карандаш?

– Великий… – обращается ко мне Чижик.

– Вещь!

– Готов!

– Ещё раз назовёт меня… оскорбительно – всеки!

– Понял! А можно сразу?! – Он же думает, сейчас оскорбительно.

– А как мне обращаться к вам? – удивляется Чижик, весь напряжённый в ожидании удара от Кочарыша.

– Вещь! Как ему ко мне обращаться? – спрашиваю я.

– Никак! – пожимает плечами Кочарыш. Он уже настолько освоился с маршем, что шёл в кожаном панцире и стёганке под ним, да ещё и свою секиру волок на плечах, как коромысло, повесив обе руки на древко.

Чижик опять надулся и отъехал.

– Прежде чем задавать вопросы, подумай, какие ты можешь получить ответы, – говорит Дудочник юноше. – Так, глядишь, и спрашивать незачем будет.

О-па! Дерево заговорило. Настолько все привыкли, что музыкант бессловесен, что обернулась вся братва, до единого. А Кочарыш даже удивлённо присвистнул.

– Вещь! – одёргиваю я его.

– Я! – подобрался Кочарыш.

– Вечером всеки им обоим, – вздыхаю я. – Музыканту за несвоевременность и болтливость, а Никчёмности за провокацию.

– Сделаю! – оскалился Кочарыш.

А Дудочник при этом поклонился мне так, будто я не избить его приказал своему палачу, а наградил его.

А на закате подошли к городку. Ввиду позднего времени суток ворота были уже закрыты. Настаивать мы и не стали, расположились лагерем подле стен. Прямо на стерне убранного поля. Загадим поле – сами виноваты. Что не пустили в город. И вообще, мы так обиделись на горожан, что утром обошли город полями и пошли дальше. Всё верно городская стража рассчитала, что навара с кучи мужиков никакого. Не с жиру мужик с насиженного места срывается. Ну, тогда и не удивляйтесь, когда обнаружите утром, что ваш город аккуратно ограблен. Мы-то – при чём? Мы же у вас на глазах и за валами городскими ночевали. Сами же не пустили нас в город! Думайте да коситесь на «прилипал», что успели в город проскочить. Нам они не товарищи. Как гусь – свинье.

Забыл! Блин! Гуситы!

– Вещь!

– Я!

– Бери братву, разворачивайте оглобли и бегом в город, что мы прошли. Купи тягловый состав. Ну, и припасы.

– Что купи…? А-а! Понял! У них теперь цены подскочат, – задумчиво протянул Кочарыш.

– Торгуйся, ругайся. Мы тебе всем миром последние медяки, слышишь, медяки, собирали. Торгуйся до хрипоты. Не выторгуешь, плюнь. Повозки, желательно, тяжёлые, крепкие. Как камневозам. И быки. Или такие вот уродцы, как это чудо ушастое. Коней мы не осилим. Бедные мы, кхе-кхе!

– Сделаю, Владыка!

Братва, расхватав дреколье, побежали по Пустоши, вдоль толпы, обратно в город.

Народ проводил их унылыми взглядами. И было от чего приуныть. В город нас не пустили, от «прилипал» остались только Чижик и несколько молодых пацанов, непонятно почему отколовшихся от остальных. Не считая того хитромордого. И этим утром многие доели последнее. У многих больше не было припасов. И большинству не на что было купить не то что кусок мяса, а даже недельную лепёшку из отрубей и зерновой шелухи.

На полуденный привал встали сильно раньше, чем обычно. И простояли сильно дольше, чем обычно. Но даже это не позволило дождаться Кочарыша. Чтобы народ не скучал, я не стал отгонять Бродяг, как обычно, а наоборот, призвал их. И пускал их «в расход» на толпу по одному, и с разных сторон. Ну, чтобы наверняка избежать жертв среди мужиков. Уж навалившись кучей, одинокого мертвяка затаптывали относительно легко. Да и я не давал Бродягам разгуляться в полную силу, придавливал.

Что примечательно, я всё это время лежал с закрытыми глазами, руки за голову, как на пикнике. Дудочник, видя это, тоже расслабился, продолжал помешивать варево, правда. держа топор на коленях. А вот Чижик и трое пацанов крутились вокруг с обнажёнными мечами, задёргав своих коней. В упор не замечая моего намёка, моей безмятежности.

Когда мне это надоело, а варево было готово, открыл глаза, сел.

– Владыка! – кричит Чижик, срывающимся от страха или от волнения голосом. – Нежить!

Похоже, он подумал, что я тупо проспал нападение Бродяг.

– И чё? – удивляюсь я. – Первый раз, что ли? Ну, Светило – в небе, ну, Пустошь, ну, день сегодня безветренный, ну, Бродяги. Чё орать-то? Ты ковырялку-то свою убери. А то потеряешь. Папенька заругает. Родовой клинок, небось. Иди лучше, каши пожуём. Музыкант, вон, на всех наварил, а братва ещё трётся где-то. И вы, молодые люди, перестаньте коней дёргать. Никогда Бродяг не видели?

– А если мужики – не сдержат? – удивляется один из них.

– Ну,