Осколки хрустальной мечты - Ольга Володарская

– Естественно.

– У нас даже нет подозреваемых.

– Не было, ты хотел сказать. Но после вчерашнего убийства все изменится.

– В ДК нет ни одной камеры, свидетели разбежались. И я не говорю о том, что любой человек с улицы мог зайти в здание, потому что в одном из помещений мед и веники продают до десяти вечера.

– Поэтому мы нырнем в прошлое и будем вести расследование, как герои «Улиц разбитых фонарей» Ларин, Дукалис и Казанова.

Абрамов не расхохотался Голованову в лицо лишь потому, что дверь приоткрылась и в проеме показалось симпатичное женское лицо.

– Здравствуйте, вы следователь?

– Он, – ответил за него Васек.

– Я дочь Николая Гребешкова, Анна, – представилась девушка. – Вы меня не вызывали, но я решила сама приехать, потому что завтра домой.

– А где ваш дом?

– В области, сто двадцать километров от города. Не наездишься.

– Проходите! – проговорил Васек, поднявшись со стула. Уступив даме место, он вышел.

Абрамов принялся ее рассматривать.

На первый взгляд ничего особенного: средний рост и комплекция, русые волосы, невыдающиеся черты лица. Глянешь раз – не запомнишь.

Матвей вспомнил один случай. Как-то он летел из Уфы в свой город, и рейс задержали. Он был под каким-то кайфом, то ли наркотическим, то ли алкогольным, и ему хотелось бродить. Абрамов обошел весь аэропорт, заглянул в каждый закуток, а когда вернулся в зал ожидания, не увидел ни одного знакомого лица, кроме одного… Женщина, которую он вспомнил, не была сногсшибательной красавицей. И не имела каких-то ярко выраженных черт: огромного носа, оттопыренных ушей, накладывающихся друг на друга жировых складок. Лет сорока, вполне симпатичная блондинка со скучающим взглядом, в котором, Матвей не сомневался, могли плясать чертики. Она была просто, но недешево одета, чуть лохмата, от недосыпа отекла. Она не стремилась кому-то нравиться, в том числе себе. Кто-то делал селфи, а она читала журнал, лениво перелистывая страницы.

С тех пор прошло года полтора, но Матвей до сих пор помнил ту женщину. Он не мог с точностью сказать, что она ему понравилась, но Абрамов определенно узнал бы ее, если встретил. Анна же Гребешкова показалась ему… невнятной, что ли?

– Вы сказали, что завтра уедете, но как же похороны отца? – первым делом спросил Матвей.

– Я на них присутствовать не буду.

– Почему?

– Не хочу, и все.

– Вы на него обижены?

– Это мягко сказано. Отца я ненавидела, поэтому и пришла, чтобы об этом сообщить. Все равно кто-то да болтнет об этом, так лучше я сама.

Абрамов продолжал ее рассматривать и отметил, что у Анны пронзительные глаза – ярко-зеленые, но, возможно, при другом освещении они изменят цвет. У него самого они то серыми казались, то голубыми, а под хмелем отдавали в желтизну.

– Он подонок, понимаете? – продолжала девушка. – Есть такие люди, которые вроде бы ничего особенно плохого не делали, не убивали, не насиловали, не сажали на иглу детей, но они все равно… твари!

– Да, я знаю таких, – спокойно ответил Матвей. Он сам был из их числа.

– Мои родители не были женаты. Даже после того, как мама забеременела, они не расписались. Она хотела, но отец твердил одно: штамп только все испортит. Он уже был женат, и ничем хорошим это не кончилось…

– А вы знаете почему? – Матвей припомнил историю Вареньки, единственной законной жены Николая, и их разлучницы, Анны Ивановны Кулеж. А еще отметил, что дочку Гребешков назвал именем своей возрастной любовницы. Совпадение? Или она все же была ему дорога?

– У него было несколько версий, но я ни в одну не верю. Мой покойный отец был пройдохой, хотя, по словам мамы, не всегда. Якобы он питал к ней искренние чувства и был настоящей опорой для нее и дочери, моей старшей сестры (ей было пять, когда они познакомились). Больше он детей не хотел – не любил младенцев и от ответственности бежал. Но мама забеременела, родила меня. Николай не женился на ней, но и не бросил, и мама продолжала верить в его искреннюю любовь. Он устроился работать вахтовым методом, уезжал на три-пять месяцев. Возвращался всегда с подарками, но без денег. То есть нам, девочкам, по кукле, матери браслет золотой, а наличных с гулькин… – Она явно хотела сказать бранное слово, но в последний момент заменила: – Нос. И все равно мы его любили. Дуры-бабы. И ждали! Первой прозрела сестра, Светлана, и стала давить на маму. Говорила, что она должна выгнать мужа, который и не муж вовсе. Потому что три-пять месяцев после вахты она содержала его, и это на учительскую зарплату.

– Не послушалась матушка Свету?

– Естественно, нет. У нас в селе с мужиками беда, а отец на их фоне был не таким уж и плохим: не синячил и рук не распускал. В итоге Светлана уехала в город, в техникум поступила, да так и осталась. К тому времени отец уже перестал утруждать себя работой. В школе, где мама преподавала, сторожем числился. Но по-прежнему не пил и не бил. Тут и я подросла, поступила в техникум, тот же самый, что и сестра. Он не тут, в городе поменьше. Жила в общаге, училась, домой наведывалась редко. И вроде все было нормально. Получила диплом, на работу устроилась. Сестра замуж вышла, родила, я ей помогала. В общем, как-то пролетело время. А этим летом, в самом его начале, приехала я в родное село, а там мама одна. Оказалось, у Николая родители один за другим умерли, причем он их даже не хоронил, и ему наследство упало: квартира, какие-то сбережения. Он сразу сорвался – надо же было проследить, чтобы не объегорили родственнички, которые за стариками ухаживали и их в последний путь провожали. Николай сказал матери: квартиру сдам, деньги обналичу и вернусь. Но, как вы сами понимаете…

– Не вернулся?

– Бинго. Поселился в хате родительской и зажил на те рублики, что скопили его предки.

– Когда вы обо всем этом узнали?

– Недавно, дней десять назад. Я приехала в город, хотела устроиться тут – мегаполис все-таки, зарплаты выше тех, к которым я привыкла. Квартплата тоже, и это понятно, но у меня же тут отец, а у него просторная двушка.

– Так, так, так?

– Отказал мне папенька родимый. Наврал с три короба. Плел, что не вступил в права наследования, судится с родственниками… Но я-то знаю! Следила! А позавчера все высказала этому козлу… Даже соседи его, наверное, слышали. Так что, когда будете их опрашивать, знайте: та истеричка, что устроила скандал, я.

– Не жалеете?

– О чем?

– Ваш отец умер. А последние слова, что он от вас услышал, были гневными.

Она задумалась. Глаза немного поблекли, стали, как вода в аквариуме, которую долго не меняли.

– Пожалуй, нет, – ответила Анна. – Я в себе копила недовольство годами. А когда выплеснула, отец даже не расстроился. Есть такое выражение: как с гуся вода… Так вот, Николай тот самый гусь. Он, правда, другое выражение употреблял: обосрали – обтекай, не умеешь – впитывай. Мой папа умел и то, и другое. Как супергерой, пусть и со своеобразными сверхспособностями.