Последний черный кот - Евгениос Тривизас

— Девочки, уже поздно! Нужно идти, пока не заметили, что мы сбежали из курятника, а то нам попадёт. Ощиплем его завтра.

— Правильно! Пошли!

И они ушли, переваливаясь с боку на бок, хихикая и подталкивая друг дружку.

Я вновь остался один. Время шло. Вдалеке часы пробили полночь. Я сделал отчаянную попытку пошевелиться, но малейшее движение вызывало нестерпимую боль.

И тут я услышал сзади шаги. Человеческие шаги.

Сейчас меня прикончат. А я даже не могу повернуться, чтобы увидеть лицо своего палача.

Шаги приближались. Сердце, казалось, вот-вот выпрыгнет у меня из груди. Всё, пришёл мой конец...

в которой мне помогает давняя знакомая, но некстати появляются ночные патрульные

Что с тобой, бедняжка? — услышал я голос. Знакомый голос. Голос тётушки Рины.

Какое невероятное облегчение я почувствовал! Какое счастье!

— Что с тобой сделали эти бандиты? — нежно спросила тётушка Рина. — Бедняжка, как ты приклеился!

Она поставила на тротуар свою большую сумку, порылась в ней, достала потемневшие от времени ножнички и очень осторожно стала срезать прилипшие волоски. При этом она меня гладила, подбадривала и уговаривала немножко потерпеть. И хотя мне было больно, а пару раз даже невыносимо больно, я не жаловался.

И вот, наконец, тётушке Рине удалось меня освободить. Она взяла меня на руки и осторожно очистила мои лапы и когти от засохшего клея. Я потерся о её морщинистые руки и благодарно полизал их. Потом тётушка Рина присела на корточки, достала из бумажного пакета полкотлеты, кусок яичного белка и хвостик сардины и угостила меня, приговаривая добрые слова.

Но не успел я проглотить последний кусочек, как внезапно около нас с лязгом затормозил джип, ослепив нас фарами. Два высоченных типа из ночного патруля, у которых на рукаве была повязка с четырёхлистным клевером в серебряной подкове, выскочили из машины. Отчаянно заверещав, я метнулся, вскочил на столб, а оттуда прыгнул на чей-то подоконник и спрятался за глиняными горшками с майораном.

Патрульные подошли к тётушке Рине. Один из них толкнул её так, что она ударилась о стену.

— Ты что, не знаешь, бабка, что кормить кошек запрещено? — зарычал он.

— Пожалела последнюю кошечку, да? — глумливо протянул второй и влепил ей затрещину.

Тётушка Рина издала глухой стон.

— Мы арестуем тебя! — Патрульный ударил её кулаком в живот. — Ты ещё пожалеешь о своей любви к кошкам, старая дура!

Они грубо схватили мою спасительницу за плечи и с пинками потащили её к джипу, который ждал их с заведённым мотором. Тётушка Рина сопротивлялась изо всех сил, но у неё, понятно, не было ни малейшего шанса. Волосы её растрепались, шаль порвалась, из носа и изо рта текли струйки крови. Нет, я должен ей помочь!

Я с силой столкнул с балкона глиняный горшок, рискуя задеть тётушку Рину. Горшок, однако, попал в цель и разбился о голову патрульного. Тот рухнул на тротуар. Другой в изумлении склонился над ним. Я сжался как пружина, прыгнул ему на спину и принялся царапать его когтями всех четырёх лап.

Тётушка Рина воспользовалась суматохой и, прихрамывая, скрылась в темноте. Я успел хорошенько расцарапать патрульного, прежде чем он с криком сбросил меня на камни мостовой. Вне себя от злости, он вынул из кобуры револьвер и погнался за мной. Его товарищ вскочил, отряхивая с лица землю из цветочного горшка и выплевывая сломанные зубы. Они бежали за мной с проклятиями и стреляли. Пули свистели над моей головой и падали под ноги. Открывались ставни, звенели стёкла, от стен отлетала штукатурка.

Через какое-то время я понял, что они потеряли меня в запутанных переулках бедного квартала, но на всякий случай продолжал бежать. А когда, наконец, остановился, то обнаружил, что добежал до порта. Я встревоженно огляделся. Двое пьяных матросов нетвёрдой походкой выходили из пивнушки. Чайки клевали крошки на мокрой набережной. Докеры выгружали с парусника мешки с ароматным кофе.

Надо бы найти укромное местечко, чтобы заночевать. Неподалёку я увидел груду тяжёлых персидских ковров, скатанных в рулоны. Я влез на эту груду и запрятался между коврами.

в которой я узнаю от старого друга о том, что скрывается в трюмах четырёх больших кораблей

Ой, привет, а вот и ты! Я как раз нашёл для тебя чудесный стишок! — услышал я голос.

Это был Пискля. Откуда он взялся здесь? Впрочем, я был рад его видеть. Кто бы мог подумать, что последним моим другом в этом мире останется мышонок...

— Мне уже не нужны стишки, — поумерил я его пыл.

— Да ты послушай!

И он с ходу начал декламировать:

Нрав тебе суровый дан,

ты тверда, как пармезан.

Будь нежна со мной, дружок,

мягкой стань, как творожок!

— Ну как?

— Хорошо, наверно. Но не для меня.

— Отчего так мрачно?

И тогда я всё ему рассказал. От начала и до конца. Мне нужно было с кем-то поговорить, выплеснуть свою боль.

— Эх... — вздохнул Пискля, когда я закончил. — Для тебя и правда настали чёрные времена. Но дела ещё хуже, чем ты думаешь. Я знаю новости. Сногсшибательные!

— Я тоже всё знаю, — вздохнул и я.

— Ничего ты не знаешь! Это самые свежие новости. Ещё и получаса не прошло, как я узнал их от Бома, корабельной крысы с масляным хвостом. Поэтому ты меня и встретил в порту.

— Я как раз удивился — что это ты тут делаешь...

— Да вот пришёл навестить Бома. Он сегодня празднует день рождения своего хвоста.

— Как это? У хвоста и у него самого разные дни рождения?

— Представь себе. Он питает слабость к своему хвосту. Сам он отмечает день рождения раз в году, а его хвост — два раза в месяц. Вот сегодня, например, его хвосту исполнилось шестьдесят семь с половиной месяцев.

— Ну хорошо, я за него рад, — а что за новости?

— Замыслы Братства суеверных куда коварнее, чем ты думаешь.

Вдалеке голосил пьяный матрос. Он пел грустную песню о бессердечной русалке, которая свела сума молодого морехода и утащила его на дно.

— Что ты имеешь в виду?

— О, ты сейчас упадёшь!.. Так вот, план Братства суеверных предполагает три этапа. Первый закончится с уничтожением на острове последней чёрной кошки.