Приключения Оливера Твиста - Чарльз Диккенс

— Он такой красивый, — сказал Оливер.

— Да уж не боишься ли ты его? — спросила стараяледи, заметив, к большому своему изумлению, что мальчик с каким-тоблагоговейным страхом смотрит на картину.

— О нет! — быстро ответил Оливер. — Но глазатакие печальные, и с того места, где я сижу, кажется, будто они смотрят наменя. У меня начинает сильно биться сердце, — шепотом добавилОливер, — словно этот портрет живой и хочет заговорить со мной, но неможет.

— Господи помилуй! — вздрогнув, воскликнула стараяледи. — Не надо так говорить, дитя мое. Ты еще слаб, и нервы у тебя не впорядке после болезни. Дай-ка я передвину твое кресло к другой стене, и тогдатебе не будет его видно. Вот так! — сказала старая леди, приводя своенамеренье в исполнение. — Уж теперь-то ты его не видишь.

Оливер видел его духовным взором так же ясно, как будто неменял места; но он решил не огорчать добрую старую леди; поэтому он кроткоулыбнулся, когда она взглянула на него. Миссис Бэдуин, радуясь тому, что онуспокоился, посолила бульон и положила туда сухариков; исполняя этуторжественную процедуру, она чрезвычайно суетилась. Оливер очень быстропокончил с бульоном. Едва успел он проглотить последнюю ложку, как в дверьтихонько постучали.

— Войдите, — сказала старая леди.

И появился мистер Браунлоу.

Старый джентльмен очень бодро вошел в комнату, но как толькоон поднял очки на лоб и заложил руки за спину под полы халата, чтобы хорошеньковсмотреться в Оливера, лицо его начало как-то странно подергиваться. Оливерказался очень истощенным и прозрачным после болезни. Из уважения к своемублагодетелю он сделал неудачную попытку встать, закончившуюся тем, что он сноваупал в кресло. А уж если говорить правду, сердце мистера Браунлоу, такоебольшое, что его хватило бы на полдюжины старых джентльменов, склонных кчеловеколюбию, заставило его глаза наполниться слезами благодаря какому-тогидравлическому процессу, который мы отказываемся объяснить, не будучи вдостаточной мере философами.

— Бедный мальчик, бедный мальчик! — откашливаясь,сказал мистер Браунлоу. — Я немножко охрип сегодня, миссис Бэдуин. Боюсь,что простудился.

— Надеюсь, что нет, сэр, — сказала миссисБэдуин. — Все ваши вещи были хорошо просушены, сэр.

— Не знаю, Бэдуин, не знаю, — сказал мистерБраунлоу. — Кажется, вчера за обедом мне подали сырую салфетку, но этоневажно… Как ты себя чувствуешь, мой милый?

— Очень хорошо, сэр, — ответил Оливер. — Яочень благодарен, сэр, за вашу доброту ко мне.

— Славный мальчик… — решительно сказал МистерБраунлоу. — Вы ему дали поесть, Бэдуин? Какого-нибудь жиденького супу?

— Сэр, он только что получил тарелку прекрасного,крепкого бульону, — ответила миссис Бэдуин, выпрямившись и делаяэнергическое ударение на последнем слове, как бы давая этим понять, чтожиденький суп и умело приготовленный бульон не состоят ни в родстве, ни всвойстве.

— Уф! — вымолвил мистер Браунлоу, передернувплечами. — Рюмки две хорошего портвейна принесли бы ему гораздо большепользы. Не правда ли, Том Уайт?

— Меня зовут Оливер, сэр, — с удивлением сказалмаленький больной.

— Оливер, — повторил мистер Браунлоу. —Оливер, а дальше как? Оливер Уайт, да?

— Нет, сэр, Твист, Оливер Твист.

— Странная фамилия, — сказал старыйджентльмен. — Почему же ты сказал судье, что тебя зовут Уайт?

— Я ему этого не говорил, сэр, — с недоумениемвозразил Оливер.

Это так походило на ложь, что старый джентльмен довольнострого посмотрел на Оливера. Немыслимо было не поверить ему: тонкое, исхудавшеелицо его дышало правдой.

— Какое-то недоразумение! — сказал мистерБраунлоу.

У него больше не было оснований пристально смотреть наОливера, тем не менее мысль о сходстве его с каким-то знакомым лицом сноваовладела старым джентльменом с такой силой, что он не мог отвести взгляд.

— Надеюсь, вы не сердитесь на меня, сэр? — спросилОливер, устремив на него умоляющий взгляд.

— Нисколько! — сказал старый джентльмен. —Что же это значит?.. Бэдуин, смотрите!

С этими словами он быстро указал на портрет над головоймальчика, а потом на лицо Оливера. Это была живая копия. Те же черты, глаза,лоб, рот. И выражение лица то же, словно мельчайшая черточка былавоспроизведена с поразительной точностью!

Оливер не узнал причины такого неожиданного восклицания,потому что у него еще не было сил перенести вызванное этим потрясение, и онпотерял сознание.

Обнаруженная им слабость дает нам возможность удовлетворитьинтерес читателя к двум юным ученикам веселого старого джентльмена и поведать отом, что, когда Плут и его достойный друг юный Бейтс приняли участие в погонеза Оливером, начавшейся вследствие того, что они, как было описано выше,незаконным образом присвоили личную собственность мистера Браунлоу, — имируководила весьма похвальная забота о самих себе. А так как истый англичанинпрежде всего и с наибольшей гордостью хвастается гражданскими вольностями и свободойличности, то вряд ли нужно обращать внимание читателя на то, что поведениеПлута и юного Бейтса должно подняв их в глазах всех общественных деятелей ипатриотов в такой же мере, в какой это неопровержимое доказательство ихбеспокойства о собственной безопасности и благополучии утверждает и подкрепляетнебольшой свод законов, который иные глубокомысленные философы положили воснову всех деяний и поступков Природы! Упомянутые философы очень мудро свелидействия этой доброй леди к правилам и теориям и, делая весьма любезный иприятный комплимент ее высокой мудрости и разуму, совершенно устранили все, чтоимеет отношение к сердцу, великодушным побуждениям и чувствам. Ибо эти качествавовсе не достойны особы, которая со всеобщего согласия признана стоящей выше многочисленныхмаленьких слабостей и недостатков, присущих ее полу.

Если бы мне нужно было еще какое-нибудь доказательство впользу философического характера поведения этих молодых джентльменов, я бытотчас обрел его в том факте (уже отмеченном в предшествующей части этогоповествования), что они отказались от погони, когда всеобщее вниманиесосредоточилось на Оливере, и немедленно отправились домой кратчайшим путем.Хотя я не намерен утверждать, что прославленные, всеведущие мудрецы имеютобыкновение сокращать пути, ведущие к великим умозаключениям (в сущности, онискорее расположены увеличивать расстояние с помощью различных многоречивыхуклонений и колебаний, подобных тем, которым склонны предаваться пьяные поднатиском слишком мощного потока мыслей), но я намерен сказать и говорю суверенностью, что многие великие философы, развивая теории, проявляют большуюмудрость и предусмотрительность, принимая меры против всех случайностей, какиемогут быть им хоть сколько-нибудь опасны. Таким образом, для того чтобыпринести великое добро, вы имеете право сотворить маленькое зло и можетепользоваться любыми средствами, которые будут оправданы намеченной вами целью.Определить степень добра и степень зла и даже разницу между ними всецелопредоставляется усмотрению заинтересованного в этом философа, дабы он ихустановил путем ясного, разумного и беспристрастного исследования каждогочастного случая.