Тьма чернее ночи - Майкл Коннелли

– Нам в последнюю минуту потребовалось прояснить некоторые детали, – продолжал судья, обращаясь к присяжным. – Но теперь мы готовы. Начнем со вступительных речей. Я должен предостеречь вас: это не изложение фактов, а скорее изложение того, что каждая из сторон считает фактами и что они постараются обосновать во время процесса. Не надо думать, что заявления содержат какие-то доказательства. Все это будет позже. Так что слушайте внимательно, но сохраняйте объективность, потому что многое еще остается неизвестным. А теперь мы начнем с обвинителя и, как всегда, последнее слово предоставим защите. Мистер Крецлер, прошу.

Главный обвинитель встал и направился к трибуне, установленной между столами защиты и обвинения. Он кивнул присяжным и представился как Роджер Крецлер, заместитель окружного прокурора, назначенный в отдел особо тяжких преступлений. Это был высокий, сухопарый человек с рыжеватой бородой, короткими темными волосами и в очках без оправы. Ему было по меньшей мере сорок пять лет. Босх считал Крец-лера не особенно приятным, однако весьма квалифицированным. И факт, что Крецлер все еще оставался в сфере обвинения, когда другие ровесники уходили в более высокооплачиваемые корпоративный или адвокатский миры, делал его весьма незаурядной фигурой.

Босх подозревал, что личной жизни у Крецлера просто нет. По ночам перед процессом, когда к Босху обращались за разъяснениями по возникающим вопросам о расследовании, звонок всегда шел с телефона в кабинете Крецлера.

Крецлер представил второго обвинителя, Дженис Лэнгуайзер, также из отдела особо тяжких преступлений, и главного следователя – детектива третьего класса департамента полиции Лос-Анджелеса Гарри Босха.

– Я собираюсь говорить коротко и ясно, чтобы мы могли быстрее перейти к фактам, как правильно указал судья Хоктон. Дамы и господа, история, которую вы услышите, несомненно, имеет внешние признаки звездности. Ее событийный статус написан крупными буквами. Да, обвиняемый, Дэвид Н. Стори, наделен властью и положением в обществе в этом помешавшемся на знаменитостях веке, в котором мы живем. Однако, если убрать внешние признаки власти и роскоши – что, обещаю вам, мы сделаем за следующие несколько дней, – у нас останется нечто столь же фундаментальное, сколь и слишком обыкновенное. Простое дело об убийстве.

Крецлер сделал эффектную паузу. Босх посмотрел на присяжных. Все взгляды были устремлены на обвинителя.

– Человек, которого вы видите за столом защиты, Дэвид Н. Стори, провел вечер двенадцатого октября прошлого года в обществе двадцатитрехлетней женщины по имени Джоди Кременц. И после вечера, включавшего премьеру его нового фильма и прием, он увез ее к себе домой в Голливуд-Хиллс, где они вступили в половые сношения по обоюдному согласию. Не думаю, что защита будет оспаривать сей факт. Мы здесь не из-за этого. Нас привело сюда то, что произошло во время или после секса. Утром тринадцатого октября Джоди Кременц была найдена удавленной в ее собственной постели в маленьком доме, где она жила вместе с еще одной актрисой.

Крецлер перевернул страницу лежащего передним на трибуне блокнота, хотя Босху, а возможно, и всем остальным, было ясно, что речь выучена наизусть и отрепетирована.

– Во время этого процесса штат Калифорния докажет, что именно Дэвид Стори лишил жизни Джоди Кременц в момент ожесточенного сексуального неистовства, а потом перенес или организовал перенос тела из своего дома в дом жертвы. Он уложил тело так, чтобы смерть выглядела случайной. И затем использовал свою власть и положение, чтобы помешать расследованию преступления полицией Лос-Анджелеса. Мистер Стори, в прошлом которого, как вы узнаете, немало случаев жестокого обращения с женщинами, был так уверен в своей безнаказанности, что...

Крецлер выбрал этот момент, чтобы устремить на обвиняемого презрительный взгляд. Стори не мигая смотрел прямо перед собой, и обвинитель в конце концов снова обернулся к присяжным.

– ...скажем так, в минуту откровенности фактически похвалялся перед главным следователем по делу, детективом Босхом, что именно так и будет – он останется безнаказанным, ему все сойдет с рук.

Крецлер откашлялся – знак того, что он готов закончить.

– Мы собрались здесь, дамы и господа из жюри присяжных, чтобы добиться справедливости для Джоди Кременц. Чтобы гарантировать, что ее убийца не уйдет от ответственности. Штат Калифорния просит, я лично прошу, чтобы вы внимательно слушали во время процесса и беспристрастно оценили доказательства. Если вы сделаете это, можно не сомневаться, что справедливость восторжествует. Для Джоди Кременц. Для всех нас.

Обвинитель забрал блокнот с трибуны и повернулся, чтобы сесть на место. Потом остановился, словно ему только что пришла в голову новая мысль. Босху это показалось хорошо отрепетированным ходом. Пожалуй, присяжные тоже так решат.

– Я тут вот о чем подумал. Все мы помним недавнюю историю, когда наша полиция подвергалась испытанию в таких же привлекающих внимание делах. Не нравится известие – надо во что бы то ни стало застрелить вестника. Любимейший из приемов защиты. Я хочу, чтобы все вы пообещали себе, что останетесь бдительными и не потеряете из виду цель, ибо цель наша – правда и справедливость. Не дайте ввести себя в заблуждение. Не дайте повести себя в неверном направлении. Доверьтесь своему чувству истины – и вы найдете путь.

Крецлер вернулся на место и сел. Босх заметил, как Лэнгуайзер пожала ему руку – тоже часть хорошо отрепетированной игры.

Судья объявил присяжным, что в связи с краткостью обращения обвинителя перерыва не будет и процесс сразу перейдет к речи защитника. Впрочем, перерыв все равно наступил довольно скоро, ибо Фауккс встал, подошел к трибуне... и потратил на обращение к присяжным еще меньше времени, чем Крецлер.

– Знаете, дамы и господа, разговор насчет того, чтобы убивать вестника, не убивать вестника... Позвольте мне кое-что сказать. Все эти красивые слова, которые вы тут услышали под конец от мистера Крецлера... Уверяю вас, каждый обвинитель в этом здании говорит такие слова в начале каждого процесса. По-моему, эти слова напечатаны на карточках, которые они носят в бумажниках.

Крецлер встал и выразил протест против того, что он назвал "грубым утрированием", и Хоктон сделал Фаукксу замечание, однако заметил обвинителю, что тот мог бы эффективнее использовать свои доводы. Фауккс быстро продолжил:

– Если я позволил себе лишнее, прошу прощения. Я знаю, что для обвинителей и полиции эта тема весьма болезненная. Но, граждане, я хочу сказать только одно. Дыма без огня обычно не бывает. И во время этого процесса мы попытаемся найти дорогу в этом дыму. Не обязательно, что мы придем к огню, но знаю доподлинно: мы обязательно придем к заключению, что этот человек... – он повернулся и решительно указал на своего клиента, – этот человек, Дэвид Н. Стори, вне всяких сомнений, не виновен в преступлении, в котором его обвиняют. Да, он человек, наделенный властью и положением, но помните, быть таким не преступление. Да, он знаком кое с кем из знаменитостей, однако когда я в последний раз заглядывал в журнал "Пипл", это тоже еще не считалось преступлением.