Штрафник-истребитель. "Искупить кровью!" - Юрий Корчевский

– Сегодня седьмое ноября, праздник. В Москве парад на Красной площади, – сказал Михаил.

– Правда? – не поверила девушка. – А откуда знаешь?

– По рации слышал, в подбитом немецком танке, – соврал Михаил.

– Не врешь? – сиплым голосом вдруг сказал пришедший в себя раненый.

– Как можно? Честное слово!

– Пить! – прошептал раненый.

– Нельзя тебе, миленький, – наклонилась к нему медсестра.

– Выбираться нам отсюда надо, – решил Михаил.

– Надо, сама знаю, – грустным эхом отозвалась девушка. – Только не утяну я его одна. – На глазах ее выступили слезы.

– В деревню надо, может – подвода у них есть?

– Я схожу, – вызвалась девушка.

– Поосторожнее только там. Если заметишь хоть что-то подозрительное – бегом назад.

Михаил проводил девушку до опушки и залег там, глядя, как постепенно удаляется ее хрупкая фигурка. Идти ей мешали большие – не по ноге – сапоги, так и норовившие соскочить.

Фигура девушки исчезла среди изб, а через какое-то время из-за домов выехала подвода, на которой сидели двое. Когда она приблизилась, Михаил различил медсестру и деда в фуфайке и с окладистой бородой.

Подвода въехала на тропу. Михаил встал перед лошадью. Испуганный возница повернулся к девушке:

– Ты же говорила – раненый, а он здоровее меня будет!

– Дальше раненый. Езжайте, прошу вас, – взмолилась девушка, – плохо ему.

Дед дернул вожжи, прикрикнул:

– Н-но, пошла, родимая!

У пушки остановился, спрыгнул с подводы и подошел к раненому. Тот снова впал в забытье.

Дед откинул шинель, вгляделся.

– Да-а, не жилец он. Я таких еще в Первую мировую навидался. Должно – к вечеру отойдет.

– Да что вы такое говорите, деда! – со слезами в голосе воскликнула девушка.

– А то! Ладно, давайте грузить.

Втроем, взявшись за подстеленную шинель, они подняли раненого и погрузили его на подводу. Дед принялся ее разворачивать.

– Ой, а пушка как же? – вдруг всполошилась девушка.

– Сказилась, что ли? – осек ее дед. – У меня не битюг-першерон. Да и зачем в деревне пушка? Коли немцы придут, постреляют из-за нее. Ты лучше на подводу садись, сапоги-то у тебя – того.

Чего «того», он не уточнил, но и так ясно было.

Они добрались до деревни, занесли раненого в избу и уложили на широкую лавку.

– Матрена, дай чистое исподнее. А ты, медичка, сыми с него все казенное. Выкинуть надо, либо притопить где.

– Зачем?

– Делай, что сказано.

Девушка обиженно засопела, однако одежду с раненого сняла.

– Документы его себе забери, отдашь кому следует. Уходить вам надо. Немцы придут – несдобровать вам. Матрена, дай ей туфли какие-нито, размером поменьше.

Жена деда – лет на двадцать моложе хозяина – принесла туфли.

– Ну-ка, попробуй надеть.

Медсестричка скинула сапоги, портянки и примерила туфли – далеко не новые, на низких каблуках.

– Чуточку великоваты, но в них хоть ходить можно.

– Зато мозоли не набьешь, – пошутил дед.

– Ну, чего стоишь, Матрена! – вновь повысил голос дед. – Носки дай девчонке. Не босиком же ей в туфлях-то! И узелок поесть собери, картошка теплая еще.

Матрена принесла шерстяные носки. С ними туфли совсем в пору оказались. Повозившись по избе, собрала узелок с едой и вручила его девушке.

– Переночевать бы вам в тепле, да опасаюсь я. Сейчас в лесу куда как надежнее. Идите с Богом. За раненого не переживайте, что смогу – сделаю. А не даст Господь ему сил выжить – схороню по-человечески.

Михаил с Галей поблагодарили деда и вышли. Девушка несла узелок с провизией, а Михаил – узел с вещами раненого. Когда они отошли подальше от деревни, Михаил забросил его в кусты.

Зашли в лес, положили узелок на пень.

– Развязывай скорей, есть охота, – поторопил Михаил девушку.

– Еще как охота! Я три дня не ела. Как вспомню – дома от ватрушек маминых отказывалась, все потолстеть боялась. А сейчас бы все съела – вот честное слово, не вру.

– Лопнула бы, – не удержался Михаил.

Михаил развязал узелок. На чистом платке лежало с десяток крупных вареных картофелин, два вареных яйца, две нечищеные луковицы и полкаравая серого хлеба.

– По нынешним временам и нашему положению – прямо царское угощение. Налетай!

Они быстро съели все, кроме хлеба. Михаил предусмотрительно отрезал финкой половину каравая.

– Это на вечер.

После еды он завернул хлеб в тряпицу и спрятал за пазуху.

– Ну что, идем?

– Идем, – кивнула девушка.

Они шли, стараясь прятаться, укрываясь в перелесках, лесополосах и оврагах. То слева, то справа, то впереди погромыхивало.

– Пушки бьют, их далеко слыхать, – заявила медсестричка.

Стемнело, но Михаил с девушкой продолжали движение. На земле лежал тонкий слой снега, и было видно, куда ступать. Да и вероятность наткнуться на врага была куда меньше.

Но они уже выдохлись. Даже Михаил устал, а Галина вообще дышала тяжело: великовата для нее шинель – сама ведь ростиком полтора метра, Михаилу только до подмышек достает.

Неожиданно Михаил остановился и придержал уже сделавшую шаг вперед Галину – в центре внезапно открывшегося в полумраке луга темнели большие овальные пятна. Однако, присмотревшись повнимательнее, Михаил понял, что перед ними – копны сена.

– Здесь и заночуем, привал, – распорядился пилот.

Он выбрал сено в стогу, сделав подобие пещерки, и ногами вперед забрался в углубление.

– Лезь сюда, – пригласил он девушку.

– Только не лапать, – решительно предупредила медсестричка, – а то знаю я вас, мужиков. Сам раненый, стонет, а как перевязывать начнешь, облапать норовит.

– Ну, я пока не ранен, – отшутился Михаил.

– Тем более, – отрезала девушка, но в сено забралась. Попыталась отодвинуться от Михаила, однако нора была тесная – далеко не отодвинешься.

Постепенно согревшись, Михаил уже стал придремывать, как вдруг проснулся от толчка.

– Ты чего?

– Кто это в сене лазит? Слышишь шуршание?

– Спи, мыши это, – сонно пробормотал Михаил.

– Мыши?! – В голосе Галины чувствовался ужас. – Я так не могу, я мышей боюсь. А вдруг они по мне бегать начнут?

– У тебя «наган» есть, отстреливаться будешь, – пошутил Михаил.