Бремя императора. Навстречу судьбе - Иар Эльтеррус

— Я тоже хорош, — поморщился император. — Нечего было напиваться до такого состояния.

— Они бы все равно нашли способ тебя убедить, — обреченно махнул рукой горец. — Никуда бы ты не делся.

— Вспомнил бы сам о последствиях превращения в эльдара для женщины, не убедили бы. Да и убеждать не стали бы, узнав об этом.

— Кто его знает... — философски заметил Лек. — Мужчине не дано понять, что на уме у женщины.

— Дано, — проворчал Санти. — Я помню женщин-императриц. В чем-то ты прав, решения они принимали исходя далеко не из логики, но чаще всего, как ни странно, верные. Ладно, до вечера. В замке свидимся.

Он зашел в ближайшую подворотню, накинул на себя полог невидимости и открыл портал, ведущий в Даркат, столицу Даркасадара. Для начала стоило осмотреться, своими глазами увидеть, как там живут. По воспоминаниям прежних императоров, на огромном острове царила беспросветная нищета. Странно, территория вполне достаточна, народ трудолюбив, ремесленники искусны, земля плодородна. Чего им не хватает, чтобы сделать жизнь людей хотя бы относительно нормальной? Ума, наверное, а прежде всего — желания. Санти вздохнул. Эгоизм страшная вещь, да не просто страшная — жуткая.

Присмотревшись к людям, идущим мимо, император убрал полог невидимости, накинув на себя морок. Теперь любой увидевший его принял бы скомороха за уроженца западного побережья Даркасадара, скорее всего — из окрестностей Урта. Одетого не слишком богато, но добротно — понятно, что деньги у незнакомца водятся. На взгляд чужестранцев даркасадарцы выглядели несколько необычно. Голубоватая кожа, большие, обычно черные глаза и скуластые, широкие лица. Цвет волос варьировался от светло-каштанового до черного. Случались и исключения, рыжие среди горожан тоже попадались, потому Санти изменил себе только черты лица и убрал веснушки.

Первым, что бросилось императору в глаза, были страшная грязь и мусор на улицах. Да и нищета тоже заставила поежиться. Большинство встречающихся людей оказались одеты в такие лохмотья, что в Элиане их вместо половой тряпки постеснялись бы использовать. Голодные, наполненные тоской глаза жителей Дарката заставляли ежиться. Единый Создатель! Да что здесь творится? Страна же выращивает вполне достаточно хлеба и мяса, до войны поставляла немало деликатесных продуктов в империю. Так почему даже жители столицы голодают? В чем дело? Надо будет выяснить. Но ладно — нищета, в Нартагале тоже простой народ живет бедно. А эта грязь? Неужели трудно соблюдать хоть относительную чистоту? Теперь ясно, почему в Даркасадаре то и дело вспыхивают эпидемии то черной лихорадки, то язвенной чумы, то еще какой-нибудь гадости.

Вскоре впереди показалась площадь, забитая людьми, одетыми богаче прочих. Санти присмотрелся и гадливо скривился. Ну, конечно, рабский рынок. Когда же до этих идиотов дойдет, что рабство просто невыгодно, что раб, не заинтересованный в результатах своего труда, все равно не будет работать по-настоящему, как ты его ни бей?

Император принялся проталкиваться через толпу, желая побыстрее покинуть неприятное место.

— Предлагаю уважаемым покупателям сильного раба всего за три золотых! — завопил работорговец на помосте посреди площади, заставив Санти вздрогнуть. Надо же иметь настолько пронзительный и противный голос!

— А то мы этого раба не знаем! — ответил голос из толпы. — Я его и задаром не возьму, бесполезная скотина, только жрет!

— Для каменоломни вполне подходит! — возразил работорговец.

— Да не будет он работать! — не согласились в толпе. — Вон, как глядит. Волчина лютый это, а не раб! Весь в шрамах, толку с него нет.

Заинтересовавшись, Санти взглянул на помост. Там стоял закованный в цепи понурый мускулистый мужчина лет тридцати с чем-то. Типичный даркасадарец с короткими черными волосами и грубым лицом. В его глазах горела лютая, обреченная ненависть. И решимость стоять до конца. Судя по виду, он готов на все, даже умереть, но не стать рабом. Удивительно, сумел сохранить человеческое достоинство. В рабстве сумел! По какому-то наитию император посмотрел на его ауру и удивился еще больше. Светлая, яркая, чистая. Этот человек вполне способен стать эльдаром. Придется купить и дать свободу, а дальше уж пусть как хочет. Соглашаться или нет будет его и только его выбором. Лучше бы согласился. Слишком мало подходящих людей, редкостно мало, единицы на сотни тысяч. Нельзя упускать ни одного.

— Беру! — поднял он руку.

— Прошу вас, уважаемый! — обрадовался работорговец, уже не надеявшийся продать непокорного раба. — Ваше имя?

— Сагитак из Урха, — Санти протолкался к помосту и передал ему три тархема.

— Имперские? — удивился работорговец, но, тем не менее, проворно спрятал деньги в кошель — золото есть золото.

— Раскуйте его, — распорядился император.

— Вы уверены, уважаемый? Это бунтарь, пять раз сбегал.

— От меня не сбежит, — холодно сказал Санти, заработав полный яростной ненависти взгляд раба.

— Как его зовут?

— Бурухак, уважаемый. Может, не стоит его расковывать? Как бы не натворил чего...

— Стоит.

Работорговец с недоумением пожал плечами, но отдал кузнецу распоряжение выполнить глупую прихоть покупателя. Коли дурак, сам виноват. Хочет выбросить деньги на ветер? Его личное дело. Непокорная сволочь сбежит при первой же возможности, не впервые он это делает. Били-били, а толку — ноль. Все равно сбегает. Откуда только такие наглые берутся?

— Идем, — поманил свое приобретение скоморох.

Раб не обратил на него внимания, с тоской глядя на помост, на который тем временем вывели некрасивую худую женщину, прижимающую к себе тихо всхлипывающую девочку. Несчастная обреченно уставилась себе под ноги, ее губы дрожали, видно было, что едва сдерживает слезы. Бурухак сжимал кулаки, шепча какие-то проклятия. С чего это он, интересно? Что-то здесь не так. Семья, что ли?

— Жена? — поинтересовался Санти.

Во взгляде раба на секунду появилось отчаяние, мгновенно сменившееся привычной тяжелой ненавистью.

— Если жена, куплю, — продолжил император. — Семьи разлучать нельзя.

— Брешешь! — недоверчиво выдохнул Бурухак. — Вам всем по хрену!

— Не всем, — улыбнулся Санти, снова поворачиваясь к работорговцу. — Этих двух я, пожалуй, тоже возьму. Нужна домашняя рабыня.

— Они дорогие, уважаемый! — потер руки тот, довольно скалясь. Никак не рассчитывал сбыть сразу всю семейку, надоевшую ему до зубной боли. — По двадцать золотых каждая.

— С чего бы это? — озадаченно приподнял бровь император. — Она далеко не красавица, а малая ее вообще ни на что не пригодна.

— Не скажите, уважаемый, — возразил работорговец. — Баба рукодельница знатная, любую работу по дому спроворит, а девку можно в бордель сбыть, там таких охотно берут.

Раб позади Санти обреченно застонал.