Ангельский рожок - Дина Рубина

(Единственное, о чём пока умолчала, боясь лабуха испугать, что книжный бизнес в сегодняшней России – дело опасное, всё равно что намывание золота на калифорнийских приисках лет сто назад.)

Напрасно она боялась его испугать! И вопросы лабух не задавал, просто сидел и смотрел ей в глаза – медовые, янтарные, горячие… золотые! Он просто не хотел отсюда уходить – никогда и никуда. И готов был на всё: на бизнес-модель, на типографию, на поляков, которых надо было то ли уважить, то ли убить – опять же, какая разница?! Он сделает всё, что она велит, просто чтобы каждый день видеть этот сияющий нимб над её головой.

* * *

А началось всё с невинной поездки в Вильнюс, в гости к другу и сокурснику Мартинасу (кто бы тогда мог прозреть в застенчивом носатом увальне будущего флагмана эротической женской прозы – Светлану Безыскусную!).

Марти пригласил Надежду и Ирку Кабанову в Вильнюс, на каникулы, дня на три. До появления в её жизни Лёшика оставались несколько недель, не зачёркнутых в ежедневнике. Она ещё не понимала, только догадывалась, как изменятся с появлением на свет этого шёлкового горячего тельца её жизнь, её душа и воля, распорядок дня, образ мыслей…

Праздничная новогодняя неделя оставалась последним шансом, сказал Марти, «прогуляться-проветриться». Ирку она прихватила на случай, чтобы пылкий и романтический Марти не строил лишних иллюзий, и ещё потому, что у той в Вильнюсе жила троюродная сестрица, готовая пустить девочек на три ночи в чулан – вполне, между прочим, уютный, хотя и безоконный, оклеенный афишами фильмов пятидесятых годов, пропахший сухофруктами и настоящим индийским чаем.

Так вот, по дороге домой единственным соседом в купе поезда Вильнюс – Москва оказался пожилой симпатичный господин с церемонными манерами и неуловимым акцентом. Станислав – можно без отчества. Он курил трубку с каким-то ароматным табаком. Запах был лёгкий, немного терпкий – волшебный, и всё-таки, перед тем как разжечь трубку, попутчик каждый раз деликатно осведомлялся – не будут ли юные особы возражать, если он…

– Да что вы, курите, курите! Такой аромат необычный!

Дяденька немедленно доложил, что это табак особенный, сорта «Кентукки», а запах такой – оттого, что листья томят в амбарах, в дыме тлеющих поленьев. В общем, беседа завязалась естественно, с лёту:

– Что это вы читаете?

– Божена Озерецкая, – отозвалась Надежда, – польская писательница.

– О! – почему-то удивлённо заметил попутчик, словно Надежда читала Вергилия в подлиннике.

– Вы читали? – обрадовалась она. – Её у нас не знают, так странно. А пишет превосходно, с таким, знаете, тонким польским юмором.

– О! – вновь коротко и одобрительно отозвался милый господин, склонив голову набок и глядя в окно, за которым свивалась в пряди и раскачивалась белая завеса налетевшего снега. И тотчас перевёл разговор на другие темы. Видимо, всё же не читал Озерецкой; так сказал, за компанию.

Засиделись за полночь. Уже Ирка давно спала на своей верхней полке, в купе горела только слабая голубая лампочка, из-за чего призрачный снег за окном казался могущественной стихией, заполонившей весь мир и лишь чудом не захлестнувшей крошечное пространство их обитания. Когда попутчик, вздохнув, заметил, что в его возрасте беседа, даже столь приятная, уже не заменяет сна, Надежда решилась на бестактный вопрос, который хотела задать ему последние часа полтора (с должными извинениями, конечно!):

– Мне показалось, или у вас всё-таки есть лёгкий акцент, который вот никак разгадать не могу?

С краткой заминкой Станислав ответил, что белорус он, учитель русского языка из Барановичей.

– Ну, нет, – спокойно возразила Надежда. – Я в детстве все летние месяцы жила у бабки в Белоруссии, меня не проведёшь. У вас и акцент не тот, и язык отнюдь не школьного учителя, и лицо ваше, и манеры, простите, не из Барановичей. Не говоря уже о вашей трубке.

– А что такое с моей трубкой? – комично вытаращив глаза, осведомился Станислав.

– Она тоже, скорее всего, не из Барановичей, как и табак. – Надежда улыбнулась, спросила – «позволите?», потянулась к трубке, взяла, повертела в руках. Кивнула с довольным видом: – Фирма «Росси», причём коллекционный экземпляр. Видите, выточена из цельного куска чёрного дерева, в стиле старинных голландских. Скорее всего, она из партии, изготовленной по спецзаказу для офицеров Военно-морского флота Российской империи. Год 1905-й. Война с Японией…

Онемев, Станислав молча смотрел на Надежду уже без улыбки. Медленно сказал:

– А ведь точно: трубка дедова, а он был флотским офицером. Я и не задумывался. Как это вы…

Надежда сказала просто:

– У купца Сенькова была такая же, друг ему подарил, моряк. Мой отец полжизни работал реставратором в музее, ну а я крутилась там у него, под руками.

Подняла на попутчика глаза, улыбнулась:

– Колитесь, кардинал!

Станислав откинулся на диване, расхохотался, так что видны стали тонкие золотые коронки на коренных зубах. Сказал:

– А знаете, Надежда, вы – совершенно необыкновенная молодая особа. И такая красивая! Счастлив будет тот, кого вы одарите своей благосклонностью… Будь по-вашему, «колюсь»: я – профессор-русист из Гданьского университета. Поскольку совсем не понимаю, что сейчас происходит в России, предпочитаю побыть учителем-белорусом из Барановичей.

И далее тема сна была напрочь забыта, и они проговорили до утра, перебивая друг друга: о польской «Солидарности», о митингах «Демроссии» и «Московской трибуны», о войнах в союзных республиках, о нищете и голодухе, о полном развале жизни, о повальном бегстве всех, кто может, из Союза, агонизирующего в корчах «перестройки».

К утру были лучшими друзьями, обменялись адресами, телефонами…

Поезд уже катил к вокзалу, вперебивку постукивая на подъездных путях, и величавый отвесный снег, источник утреннего знобкого света, тоже словно замедлял движение, отгораживая холодную чистоту природы от тёмной суеты вокзала, носильщиков, проводников; от пассажиров, снующих в сумрачной глубине перрона…

– А пани Божена Озерецкая – да, замечательная дама, – проговорил Станислав, заметив, что Надежда вкладывает книгу в наплечную сумку. – Неплохо с ней знаком.

– Вот бы у нас издать все её романы, – вздохнула Надежда. – Уверена, был бы огромный успех!

– Знаете что… – Он мгновение помедлил… – В том издательстве, где я подрабатываю переводами, не так давно висело объявление. Вроде они искали кого-то на представительство в Москве. Могу разведать подробности, хотя… – Он с некоторым сомнением оглядел свою очень молодую попутчицу. – Вы ведь понимаете, Надежда: любить книжки и издавать их – отнюдь не одно и то же. Порой издатели весьма далеки от волнений любви, если понимаете, о чём я. Вы хотя бы что-то знаете об издательском деле?

Она хотела отчеканить: «Всё!» – но эта ночь задушевной беседы с симпатичным ей человеком удержала от абсолютного вранья. Она запнулась и сказала: